Тем временем лекарь открыл свой ларец и жестом фокусника извлек из него маленький златотканый мешочек, содержимое которого обещало вечное блаженство, но приносило скорую смерть.
Никто ничего еще не успел сообразить, а Астерий (побуждаемый, естественно, Настромо) вырвал мешочек из рук лекаря, сунул в рот добрую щепоть чистого опиума и для верности запил ее глотком вина.
Пока душа Настромо ликовала, тело Астерия мучительно содрогалось. Казалось, еще чуть-чуть, и он извергнет коварное зелье наружу. Однако природа опиума была такова, что он умел постоять за себя сам – сначала угас рвотный рефлекс, а потом все сфинкторы желудочно-кишечного тракта сомкнулись крепко-накрепко. На какое-то время утроба минотавра превратилась в закупоренную бутылку.
Все случившееся вызвало в сознании Астерия взрыв самых разноречивых эмоций. С одной стороны, он ждал скорого избавления от физических и душевных страданий, а с другой – явственно ощущал присутствие некой посторонней воли, управлявшей его словами и поступками.
– Скоро ты испытаешь высшее блаженство, господин, – проворковал лекарь, уже успевший прикинуть в уме предполагаемые барыши. – А потом спокойно уснешь.
– Пошел прочь, сын гадюки! – прикрикнул на него истинный Астерий, а лже-Астерий тут же добавил: – Но вечером возвращайся снова и принеси все маковое зелье, которое у тебя имеется.
Так! Можно представить, какая каша заварится здесь в самое ближайшее время. Три души в одном теле – это уже явный перебор. А три изрядно прибалдевшие души – просто-таки взрывоопасная смесь. Бомба с догорающим запалом.
Доза, принятая Астерием с подачи Настромо, такова, что кайф продлится не меньше часа. Потом у одного наступит протрезвление, у другого ломка. Потомок сцепится с предком, и в этой заварухе меня просто затопчут.
Возможно, Астерий и обречен, но ведь история уготовила ему совсем другой конец. Хватит мне отсиживаться в сторонке. Самое время вмешаться.
Но сначала нужно защититься от воздействия опиума. При приеме так называемых наркотических анальгетиков внутрь опьянение наступает примерно через полчаса. Значит, какое-то время у меня еще есть.
Опиатные рецепторы, которые вступают в контакт с наркотиками, располагаются в коре головного мозга весьма неравномерно. Где-то их с избытком, а где-то нет вовсе. Значит, мое сознание должно переместиться туда, где опиумный дурман будет наименее ощутим.
Правда, при этом ослабеют связи как между партнерами по телу, так и с внешним миром, но, как говорится, из двух зол выбирают меньшее.
Странствия по чужим мозгам, в том числе и по быкочеловечьим, давно перестали быть для меня экзотикой, и я успел произвести передислокацию прежде, чем сладкий опиумный яд овладел разумом тех, кто нашел себе приют в теле Астерия.
Эйфория подступила, как дуновение прохладного ветерка в знойный полдень, как томительное расслабление, завершающее акт любви, как благодать божья. Зацепило даже меня – но как-то походя, краем.
Зато обе быкочеловечьих души блаженствовали – одна вне зависимости от другой. Долго так продолжаться не могло, ведь счастливая личность нуждается в общении еще больше, чем несчастная.
– Ну что, приятель, захорошело тебе? – первым нарушил молчание Настромо. – Ты теперь меня слушай. С твоими бабками мы как в раю заживем. Хоть и недолго, но красиво.
– Кто это? – поинтересовался Астерий, благодушный как никогда.
– Кто, кто… Блядь в трико! – ответил Настромо с детской непосредственностью. – Сам ведь гостей ждал. Вот и принимай с распростертыми объятиями.
– Гостей? – недоуменно переспросил Астерий. – Каких гостей?
– Э-э-э, да у тебя совсем память отшибло. Сам же вчера стишок читал про милого дружка, который придет не слева, не справа не сзади, а совсем с другой стороны.
– Так это ты? Мой смертный враг? – Мрачная истина стала постепенно доходить до сознания Астерия. Представляю, как он взвился бы от этой новости еще час назад. Однако сейчас неодолимая сила опиума опутывала не только его члены, но и страсти.
– Как тебе лучше сказать… – замялся Настромо, видимо, понявший, что сболтнул лишнее. – Я его попутчик. А твой смертный враг явится позже. В удобное для него время.
– Или я сошел с ума, или мной действительно овладели злые демоны, – пробормотал Астерий.
– Бери второе, – подсказал Настромо.
– Но это нечестно… Вы с помощью колдовства проникли в мою душу. Я требую поединка по всем правилам.
– Хватай себя за нос и дергай, – хохотнул Настромо. – Чем не поединок? А о правилах лучше и не заикайся. Ты ведь у нас душегуб известный. Это я еще вчера понял.
– Что вы сделаете со мной? Лишите разума? Отравите?
– Успокойся. Я к тебе вообще никаких претензий не имею. А уж если отравимся, так вместе.
– Ты действительно не тот, кто прежде называл себя Тесеем? – В душе Астерия зародилась сумасшедшая надежда, наркотиками только усугубленная.
– Боже упаси!
– Тогда мы можем договориться. Вместе со мной ты проживешь прекрасную жизнь.
Ага, намечаются сепаратные переговоры. Не хватало еще, чтобы Настромо переметнулся на сторону Астерия. Надо срочно подсуетиться. Как говорится, пришло время сбрасывать маски.
– Настромо, замолчи! – сказал я как можно более твердо. – И сделай так, чтобы я о тебе забыл. У меня есть серьезный разговор к хозяину этого тела.
Терпеть не могу, когда дуэлянты на оперной сцене, прежде чем разрядить пистолеты, поют прочувствованные арии или хороший киногерой, взяв плохого на мушку, долго и нудно пересказывает ему то, о чем зрители и так уже давно догадались. По-моему, это дурновкусие. С учетом специфики жанра, конечно.
Каюсь, но и я отдал должное этому штампу. Завел с Астерием разговор. Не удержался. Хотя мог бы молчать до самого конца.
Странно, но Астерий, похоже, даже обрадовался моему появлению. Как говорится, лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
– А-а-а, вот и ты, – произнес он вкрадчиво. – Встретились…
– Да, это я. Тот, кого ты знал прежде под именем Тесея и в прошлый раз сумел одолеть. Но я обещал вернуться. И вот я снова здесь. Думаю, что это наша последняя встреча.
– Даже бесправный раб, осужденный на смерть, должен знать свою вину. Какое же преступление совершил я? На том же Тесее гораздо больше человеческой крови, чем на мне.
– Ты осужден за преступления, которые твои потомки совершат в будущем, – отчеканил я.
– Ни один суд не признает такую вину, – возразил минотавр.
– Есть суд, наделенный особыми правами. Назовем его для краткости судом истории. Я всего лишь исполняю его решение.
– Как же тогда понять предсказание? При чем здесь лоно прекрасной подруги? Честно признаюсь, что мои подозрения сначала пали на Ариадну.