— Батюшка, вы точно знаете, куда нам идти? — забеспокоилась Ольга, когда по ее подсчетам время пути перевалило за получас.
— Ты же довольно точно описала место, где Рощин активировал сейд. И потом, явный выход трех кварцевых жил, открытый и мощный — только там.
— А если он в другом месте?
— Зачем? Ведь он ждет твоего появления! Надеется на славу. Значит, скоро встретимся.
Девушка с сомнением взглянула на раскрасневшееся лицо спутника. Пот — градом, седая борода намокла и висит неопрятным войлоком, глаза покраснели…
— Батюшка, давайте бросим рюкзак! Что там у вас? Мы же не на пикник собрались! А так, налегке, и пойдем быстрее, и вам легче будет.
— Кто ж на Голгофу без креста поднимается? — Отец Павел размашисто вытер мокрое лицо. — А крест — он легким не бывает…
Ольга недоуменно замолчала, поскольку ничего из сказанного не поняла.
С верхушки плато окрестности выглядели еще более зловещими. Низины терялись в темной мрачной пелене, сливаясь с низким небом, и оттого казалось, что путешественники очутились на необитаемом острове посреди равнодушного и безжизненного океана. Единственное, что можно было различить, — острые вершины сейдов, то здесь, то там выпиравшие из клубящегося сумрака. Как сторожевая каменная гряда, окружавшая островок суши, они предупреждали о том, что ни кораблю, ни какому иному средству спасения не подойти к людям, затерянным в суровой бесконечности холодного туманного моря. А значит, надеяться они могут только на себя.
— Батюшка, — Ольге стало жутко, — так темно, будто снова ночь наступила…
— Дитя мое, вспомни свои сны, — в улыбке обернулся к ней спутник. — Разве маяки ставят в светлых местах?
Он снова почти слово в слово повторил то, что говорила ей кошка, и девушка вздрогнула, ощутив на груди прикосновение острых углов тяжелой и неуклюжей доски.
Тут, наверху, ватные серые клочья тумана, живые, скользкие, противные, приходилось почти разгребать руками. И в который раз Славина поразилась этой загадке: ветер буквально валит с ног, а туман, как ни в чем не бывало, висит в воздухе, визуально удесятеряя размеры камней и высоту скал.
Вот! Ольга вдруг узнала это место. Черная массивная гребенка. Та самая, где из земли шел нестерпимый жар, и где у них с оператором Серегой начались настоящие глюки. Значит, до поляны, где должен быть Рощин, рукой подать.
Девушка опасливо подошла к узкому проходу, осторожно тронула ладонью оплавленный останец, гнилым зубом выпирающий из земли. Камень был холоден и молчалив.
Значит, жар идет не всегда? Или это — не то место?
Славина двинулась внутрь, краем глаза видя, что спутник забрал левее.
— Нет! — неожиданно длинным прыжком, несмотря на тяжесть рюкзака, священник преодолел пространство, их разделяющее. — Нет! Надо обогнуть, внутрь идти нельзя.
— Но обходить далеко, — заупрямилась девушка, — я знаю это место. Я попробовала, камни мертвые.
— Неужели? — Священник пристально и тяжело посмотрел на нее. — Дай руку!
Ольга послушно протянула ладонь. Отец Павел требовательно дернул ее к себе, развернул спиной к черным гнилозубым скалам.
Пару секунд Ольга ничего не чувствовала. Только раздраженно хлопала глазами, внутренне сетуя на ненужную остановку. И вдруг…
Это было дикое, ни с чем не сравнимое ощущение. Сзади, на уровне поясницы, словно образовалась мощнейшая бесшумная воронка, присосавшаяся к телу нестерпимо холодным, вымораживающим конусом. И в ее ненасытное чрево втягивалось неумолимо и безжалостно Ольгино тепло, кровь, жизнь. В глазах, перекрывая свет, замельтешили красные пузыри, воздух исчез, словно на голову натянули плотный полиэтиленовый мешок.
— Ну? — отец Павел резко отдернул ее от скалы.
— Что это? — отдышавшись, прошептала девушка.
— Арктида, — коротко бросил спутник. — Сейды.
Девушка с силой потерла глаза, разгоняя красные пузыри, виновато взглянула на священника и поразилась. Борода, скрученная жгутом, плотно засунута под куртку.
Глаза, минуту назад добрые и теплые, стали жесткими и настороженными. Нос заострился, обозначились глубокие морщины, очертив темные подглазья и побледневшие скулы.
— Все, — бросил отец Павел незнакомым жестким голосом. — Мы рядом. Чувствуешь дым?
— Нет… — Ольга покрутила носом и тут же уловила горчаще-кисловатый вкус, который вдруг заполонил влажный тяжелый воздух. — Да…
Спешной рысью спутники обошли страшные черные останцы, поднялись на небольшое ровное плато.
На противоположном краю площадки у серой, мрачно-громоздкой громадины сейда живым вихляющимся великаном набирал силу черный столб дыма. Снизу, словно подсвечивая зловещую колышущуюся колонну, ровным окружием пламенели огненные горячие языки.
— Дым как будто на сковородке жарится, — сама себе шепнула Ольга.
Второй раз наблюдала она это жуткое зрелище — активацию Сейда — и второй раз не могла поверить собственным глазам. Столб над костром строго соблюдал геометрию трубы. Ни один клочок дыма, ни крупинка уголька не вылетали за высокую ровную колонну. Все, что происходило с костром, происходило внутри нее. Словно отгороженное от остального пространства полупрозрачной, плотной и чрезвычайно прочной упаковкой. Там, в глубине, смутно различимая за черной оберткой, сотканной из мельчайших антрацитовых крупинок сажи, шла своя сложная жизнь. Взметались вверх, кружились в слаженном танце и опадали вниз мириады оранжевой мошкары, бликовали, сменяя багровый на голубой, трассирующие отсверки света, то и дело закручиваясь в гигантскую, от основания до вершины, спираль, вспыхивала и гасла полноцветная радуга.
Зрелище было настолько жутким и завораживающим, что девушка не сразу увидала еще три больших костра, горящие невдалеке от черного столба. Вместе с первым они составляли почти правильный квадрат. Над одним из них, самым ближним, склонилась человеческая фигура в ярко-красной, в цвет костров, куртке.
— Владислав! — Голос священника, зычный, мощный, повелительный, накрыл все пространство открытого плато, ударился о серо-сизый сейд, рядом с которым колдовал Рощин, и вернулся встревоженным гулом. — Владислав!
— А! — мгновенно распрямился Рощин. — Все-таки пришли! — Он раскинул руки, словно хотел заключить в объятия дорогих гостей, и пошел навстречу. — Ну, вовремя успели! Молодец, Оленька! А где съемочная группа? Отстала? А поп-расстрига нам зачем? Будем рушить незыблемые устои христианской веры? Павлуша, рад тебя видеть! Чертяка бородатый!
Рощин шел прямо на них, радостно улыбаясь, чувствуя себя и главным героем, и победителем, и радушным хозяином, и лучшим другом. Лицо мужчины излучало восторг и упоение, глаза горели светлым безумным огнем.
— Ну, видите, какой красавец? — Он, полуобернувшись, показал рукой на вспухающий и продолжающий расти черный столб. — Теперь его никто не остановит! Можно сказать, героический папашка пятого океана. Или шестого континента.