Николай Тимофеевич печально кивнул. Его самые худшие ожидания начинали сбываться. Но в реальности они оказались ещё хуже, чем в предположениях.
— Это обычный текущий план профилактических мероприятий, — просмотрев документы, сказал Ломов. — Но ведь обстановка-то необычная! Отмечена активизация интереса иностранных спецслужб к БЖРК. В переводе на армейские мерки — противник пошёл в атаку. А вы живёте по прежнему расписанию!
Капитан повысил голос и чуть не стукнул кулаком по столу, но сдержался: всё-таки перед ним сидел подполковник.
— Где дополнительное прикрытие объекта? Где усиление режима? Где отработка версии, что в дивизионе действует предатель? Где дополнительные проверки личного состава? Где контроль их связей, где фильтрация людей, вхожих на территорию части или проживающих на прилегающей территории? Где поиск подозрительных телефонных разговоров, где проверка нарушений дисциплины и пропускного режима? Где связь с Тиходонским УФСБ, где взаимодействие с Уполномоченным Министерства обороны по БРЖК?
Каждым вопросом «где?» Ломов будто вбивал гвозди молотком. И судя по реакции Кравинского, каждый гвоздь входил ему в голову. Она вздрагивала и опускалась всё ниже и ниже.
— На такой объём работы у нас нет ни сил, ни возможностей! — глядя в крышку стола, глухо сказал начальник контрразведывательного отдела.
— А на легендирование дубля БЖРК тоже нужны большие силы и возможности? — спросил молчащий до сего времени Малков. — Нужно просто желание!
Кравинский не отвечал. Перед подчинёнными ты всегда самый умный и всезнающий, последнее слово всегда за тобой, и делаешь ты всё толково и правильно. В отдельном, повышенной секретности дивизионе он привык быть именно таким. Ведь отчитываться особенно и не перед кем…
Ломов встал и направился к выходу, напарник последовал за ним. В дверях Близнецы остановились.
— Попрошу составить новый план и начать его отработку, — пристально глядя в лицо старшему по званию, сказал Ломов. — К прибытию БЖРК перестроить систему обеспечения безопасности.
* * *
БЖРК на всех парах мчался домой. Таких рейсов у комплекса ещё не было. В стальных отсеках царили радость и веселье. Только что по внутренней трансляции огласили приветственную телеграмму министра обороны, поздравлявшего экипаж с выполнением важной боевой задачи. Затем прозвучали поздравления Уполномоченного МО Кандалина и командира дивизиона Булатова. В связи с отсутствием главной составляющей атомного поезда — ракеты «Молния» — ряд подразделений был снят с дежурства, в других численность нарядов сокращена вдвое. Свободные бойцы ходили из вагона в вагон, обнимались с товарищами, пели песни и смеялись. Многие шли в вагон запуска и обнимали совершенно ошалевшего от такого внимания Кудасова. Некоторые даже целовали его, как целуют благодетеля или спасителя. Разгул веселья был каким-то неестественным, болезненным, с истерическими нотками. Иногда визгливый беспричинный смех переходил вдруг в столь же беспричинные рыдания.
Военврач Булатова понимала, что это постстрессовый синдром. Люди сознательно или подсознательно боялись запуска атомной ракеты, и, когда пресс психотравмирующей ситуации свалился с плеч, чувства рвались наружу, и их проявления принимали разные, в том числе и патологические, формы. Сейчас всем было бы полезно выпить успокаивающего… Но когда люди считают, что им хорошо, их не заставишь пить лекарства, а универсальный российский транквилизатор на борту отсутствовал. Точнее, почти отсутствовал.
Майор Волобуев извлёк из хозяйственных запасов двухлитровую канистру спирта, предназначенного для протирания оптики и паяных соединений в особо важных электрических цепях. И хотя в России отродясь чистый ректификат не переводили на такие низменные цели, в посрамление всех инструкций успешно заменяя его ацетоном, в БЖРК инструкции до последнего времени соблюдались. Правда, до последнего времени не случалось и боевых пусков.
Принявший командование Ефимов собрал в штабном вагоне всю смену запуска, пригласил особиста. Волобуев быстро организовал нехитрый стол, поручил Шульгину развести спирт водой.
— Ну, с боевым крещением всех! — сказал он, глядя почему-то на Кудасова. — Дай бог, чтобы только учебно-боевые пускать!
Все выпили с явным удовольствием, только Александр с отвращением: организм ещё помнил алкогольное отравление в кротовской чайной. Однако спирт согрел не только тело, но и душу. Сразу стало спокойней и веселей, владевшее им напряжение стало отпускать. Разносолов на столе не было, закусывали надоевшими сосисками и пюре, однако предусмотрительный Волобуев припас банку с солёными помидорами, которые очень скрасили выпивку.
— А теперь персонально за старшего лейтенанта Кудасова! — объявил Ефимов. Александр встал. Это большая честь, когда командир поднимает за тебя тост. — С сегодняшнего дня ты, Саша, не салага и не новичок, а классный ракетчик, — продолжил Ефимов. — Сделать такой выстрел не каждый сможет!
— Это вы на меня намекаете? — отставив стакан и глядя исподлобья, спросил Белов. Похоже, его уже развезло.
Все замолчали.
— Пей, Евгений Романович! — с нажимом сказал Ефимов. — Хорошую смену себе вырастил, пей и радуйся!
— Меня сменять ещё рано! — раздражённо буркнул полковник. — Хотя все этого ждут. Я столько пусков провёл…
— А что за пуски, Евгений Романович? — спросил Кудасов и улыбнулся. — Расскажите, нам всем будет интересно!
— Рано вам ещё про то слушать. Не доросли…
Но Александр завёлся.
— Почему рано? Вот я сегодня провёл учебно-боевой пуск с использованием ядерного заряда. Все здесь сидящие этому свидетели. Данный факт занесут в моё личное дело. Правда, товарищ майор? — обратился он к Сомову.
— Даже не сомневайся, — кивнул особист. — Всё занесём.
Кудасов вновь повернулся к своему командиру:
— А вы, товарищ полковник, когда, где и какие запуски производили?
Ефимов и Сомов читали личное дело Белова и наверняка знали, что запусков на его личном счёту нет. Врать в их присутствии Евгений Романович не мог. Поэтому он молча поднял свой стакан и вылил спирт в рот, не закусывая. Потом, забывшись, достал сигарету и, зажав её зубами, принялся искать зажигалку.
Начальник поезда смотрел на него, как на невесть откуда выпрыгнувшую на стол шелудивую кошку.
— Тава-а-арищ палковник, — ёрническим голосом произнёс Ефимов. — Осмелюсь напомнить, что курить на борту запрещено!
— Так ведь праздник празднуем, — невнятно произнёс он. — Пить на борту ведь тоже запрещено! А мы пьём!
— Кто пьёт? — удивился Ефимов. — Я не пью, Волобуев и Сомов тоже и Кудасов не пьёт. Потому мы все трезвые. Один ты, Евгений Романович, пьёшь. Потому заканчивай это дело, иди к себе в каюту и отдыхай. А оружие мне сдай. На всякий случай!
Дрожащей рукой Белов расстегнул кобуру и положил оружие на стол.