Взрыв произошёл уже внизу, когда снаряд врезался в шпалы: упругий, пышущий жаром огненный шар мгновенно расширился в сотни раз, взметнул вверх деревянные обломки и вагонные пары, искорёжил и подбросил в воздух цельнометаллический вагон, выбил огромную воронку в насыпи и циркулем развёл рельсы, отчего вставшие на дыбы последние вагоны полетели под откос. Первый вагон подбросило, и он завалился набок, аварийная система локомотива вовремя разомкнула сцепку. Благодаря этому тяжёлый тепловоз удержался на рельсах и, получив в зад мощный удар взрывной волны, включил экстренное торможение.
Ужасный грохот прокатился по окрестностям. В огне взрыва испарились магниевые крылья и целлюлозная оболочка бомбы, а также хрупкая начинка радиомаяка. Катились по обожжённой земле оторванные колеса и исковерканные вагоны, сыпались с неба обломки досок, щебёнка насыпи, куски помятого металла, щепки от шпал. Ударная волна поломала деревья, беспомощными комочками швырнула наземь ворон, испуганное карканье которых поглотил гром катастрофы.
От дубля БЖРК остался только чудом уцелевший локомотив, остановившийся в двухстах метрах от места катаклизма.
— Что это было? — спрашивали друг у друга оглохшие и шокированные машинисты. И не слышали своих голосов.
Уцелевшие вороны потрёпанной стаей взмыли в воздух. Они кривобоко помахивали крыльями, но не издавали ни звука. А возможно, в оглохшем мире их просто никто не слышал.
* * *
Резкий стук в дверь поднял Оксану с постели. Часы показывали пять утра. В недоумении она накинула халат и подошла к двери.
— Кто там?
— Это Кравинский, Оксана Федоровна, — раздался голос начальника контрразведки. — Откройте, пожалуйста.
«Что-то случилось! — поняла Оксана. — Наверное, что-то с поездом. И Саша погиб…»
Она распахнула дверь. Кроме Кравинского, на площадке стоял особист из второго экипажа Кравцов и два московских чекиста — здоровенные светловолосые парни, которых в гарнизоне называли Близнецами.
— Что с поездом? — упавшим голосом сказала она, прижав руки к груди.
Отодвинув хозяйку, Близнецы первыми вошли в квартиру.
— Поезд взорвался! — грубо сказал Малков.
— Как?! — глаза Оксаны наполнились слезами.
— Что ты передала старшему лейтенанту Кудасову? — так же грубо продолжил Близнец.
— Ничего… Что я могла передать?
— Что ты дала мужу перед рейсом?! Говори, и не вздумай врать!
Кравинский и Кравцов смотрели сурово.
— Скажите правду, Оксана Федоровна, — посоветовал Кравинский. — Так будет лучше.
— Но я правда… Хотя… Я подарила ему сотовый телефон…
Все четверо многозначительно переглянулись.
— Что за телефон? — быстро спросил Ломов.
— Самый обычный. Я по нему звонила…
— Кто тебе его дал?! — напирал Малков. — Говори, живо!
— Никто. То есть Вася…
Оксана поняла, что оказалась замешанной в чём-то ужасном. Она навзрыд заплакала.
— Какой Вася?
— Столяров, — с трудом вымолвила она сквозь рыдания.
Контрразведчики переглянулись ещё раз.
— Всё ясно, — кивнул Малков и повернулся к Кравинскому: — Берите её под стражу, а мы поедем за этим гадом…
Оксана зарыдала ещё громче.
* * *
Громкая трель чёрного допотопного телефона с примитивным дисковым набором прозвучала в тишине прокуренного помещения, ударив по напряжённым нервам. Османов дёрнулся, как будто его шарахнуло током, да и для стерегущих его бандитов давно ожидаемый сигнал не показался райской музыкой — все вздрогнули и напряглись.
Только Галинбаев даже бровью не повёл. С непроницаемым лицом он продолжал накручивать на указательный палец серебряную цепочку с пулей на конце — сначала в одну сторону, затем в другую.
Магомед Тепкоев быстро переглянулся с Мусой Хархоевым и взведённым пистолетом ткнул начальника станции в спину.
— Отвечай! И без глупостей!
Начальника станции била нервная дрожь. Его жёлтые узловатые пальцы, подрагивая, потянулись к трубке и, сдёрнув её, с трудом удержали на весу.
— Елисеевская, Османов! — сказал он, и голос прозвучал почти естественно. — Да, понял. Обеспечу. Хорошо.
Теперь он с трудом положил трубку на место. Исрапил шумно выдохнул воздух и перестал крутить цепочку.
— Ну, что там? — требовательно спросил он.
— Литерный будет здесь через час, — надтреснутым голосом сказал Османов. Он понимал, что жизнь его приближается к концу. Никто не оставит в живых свидетеля, видевшего лица бандитов.
— Ещё что сказали? — Галинбаев надел цепочку с пулей на шею. Это был талисман. Цепочка — с первой операции, когда они грабили поезд Москва-Баку. Он отобрал её у проводницы, которую они увели с собой в горы и насиловали целый месяц, пока она не вскрыла себе вены. А пулей он был ранен два года назад, но, как оказалось, неопасно.
— Больше ничего, — обречённо сказал начальник станции. — Мне приказано обеспечить его прохождение и доложить.
Галинбаев рассмеялся.
— Ты уже всё обеспечил, друг. Сейчас я с тобой расплачусь, подожди немного.
Он вышел на перрон, извлекая из нагрудного кармана камуфляжки радиостанцию «Кенвуд», нажал сигнал вызова.
— Готовьтесь, остался час, — коротко сказал он и отключился. Больше болтать не о чём. Всё обсуждено много раз, каждый командир и боец знает свою задачу. Следом за ним вышли Муса и Магомед.
— Что с этим делать? — кивнул в сторону двери Муса.
— Он же свой. И помог нам. А мне и раньше помогал…
— Какой он свой, — Исрапил сплюнул. — Предатель своим не бывает. Мы воюем за святое дело, а он тут с русской бабой живёт да водку пьёт! И вообще, он не наш!
По лицу Хархоева было видно, что он не согласен с этими словами.
— Ладно, идите, я сам разберусь, — сказал Галинбаев и осмотрелся. Перрон, как и обычно, когда не было поездов, пустовал. В дальнем конце его сидели на скамейке два бойца, с другой стороны прохаживался боевик в милицейской форме. Станция находилась под полным контролем, и делать здесь можно было всё, что захочется.
Обутая в чёрный кованый ботинок нога Исрапила Галинбаева медленно переступила через стёртый порог кабинета начальника станции. Рука привычно вытащила из ножен тот самый нож. А голова была занята совсем другим, потому что зарезать беззащитного человека гораздо легче, чем атаковать охраняемый поезд.
Но Османов родился аварцем, поэтому он не был беззащитным и не ожидал смерти с обречённой покорностью ягнёнка. Он стал за дверь, сжимая в потном кулаке кустарную самоделку — крепкий складной нож со стопором клинка. Раньше, когда обзавестись автоматом или пистолетом было невозможно, такие ножи носили все уважающие себя кавказские мужчины.