Павел Иванович, получив такой грубый отказ, счел свою офицерскую честь полностью погубленной. Он поднялся к себе в каюту и тут же застрелился. Но застрелился не потому, что в самом деле испугался разоблачения, как говорили досужие сплетники в городе, а в глубоком душевном расстройстве.
Более того, командир дредноута сообщил, что торжественные похороны мичмана Фока по постановлению команды состоятся 6 марта в десять утра.
* * *
Следовало пережить 5 марта.
Пережить — значит выиграть партию в игре, где ставка — Россия.
Окно выходило на площадь, было раннее утро — даже бездельников и зевак на площади еще не было: соберутся через час-другой.
Перелом в судьбе должен был свершиться именно сегодня. Все, что делалось дальше — по мере свободы и инициативы, — было задумано другими, и славу тоже делить с другими. Когда приехавший якобы на отдых генерал Жанен, соглядатай Клемансо, воодушевляясь, слушал планы Колчака и по карте следил за воображаемыми движениями флота и десантов к Константинополю, он делал вид, что заслуга в этом плане принадлежит именно деятельности и энергии Александра Васильевича, но тот-то знал, что решения принимаются даже не в Петрограде — скорее в Париже.
Сегодня будет не только испытание его силы и умения управлять людьми, но и его стратегического чутья.
В России два флота — Балтийский и Черноморский. Остальное — флотилии, не стоящие упоминания. Даже если они называются Тихоокеанским флотом, так и не пришедшим в себя после Порт-Артура. Балтийский флот вроде бы главный — под боком императора, на виду. Но всю войну простоял на якорях. Кроме экипажей субмарин да тральщиков, мало кто нюхал порох. Флот без цели — флот, наверняка уже разагитированный социалистами, готовый к слепому бунту и в будущем, — страшная опасность для порядка в государстве — за три года безделья и мужеложства по кубрикам и гальюнам из балтийских моряков создались отряды черных убийц. Об этом Александр Васильевич говорил Жанену и Ноксу, старался убедить их. Но союзные представители только вежливо кивали, не давая себе труда задуматься. Согласился только генерал Алексеев, но станет ли он реально главковерхом — одному Богу известно.
На Черном море он, Александр Васильевич, сознательно и последовательно проводил в жизнь разработанную программу. У него была великая цель, цель настоящего флотоводца и вождя — отнять у Турции проливы. То, что не удалось князю Олегу, удастся Александру Колчаку. Этой идее Колчак был предан с момента своего вступления в командование Черноморским флотом и до последнего дня на этой должности. В отличие от десятков куда более заслуженных и высоких чинами генералов и адмиралов, князей и министров Александр Васильевич отлично понимал, что страна движется к пропасти и единственное, что может остановить ее от падения, — это победа в войне. Победа спишет все — после побед революций не бывает. И если удастся выиграть эту гонку — они толкают к пропасти, а мы оттягиваем оттуда, — будет спасена империя. Империя, республика — не суть важно, хоть Колчак и не считал себя демократом, рассуждая, что демократия хороша для европейских стран, где хабеас корпус и прочие законы о личности уже пятьсот лет как существуют и любой швейцарец скорее поставит яблоко на головку сорванцу, чем поступится свободой. В России нужна твердая рука. Рука, которая приведет к порядку, потому что даже в Англии сначала был Вильгельм Завоеватель, а лишь через много лет — парламент.
Поэтому Александр Васильевич завел на флоте строгие порядки и поддерживал их неуклонно, добиваясь одного: матрос должен быть сыт, но занят, занят так, чтобы ни минуты свободной, чтобы отработал — только спать! Но сыт.
Флот был поделен на отряды. Отряды поочередно уходили в крейсерство, до самых турецких и болгарских берегов, несли охранение, проводили стрельбы. Как только возвращались в Севастополь, тут же начиналась погрузка боеприпасов и угля, уборка и ремонт — и так до следующего выхода в море. Матросы редко выходили на берег — это объяснялось войной. И не бунтовали. И даже не было среди них столько агитаторов и недовольных, как в пятом году, когда восстал «Князь Потемкин». Правда, Александр Васильевич был не столь наивен, чтобы полагать, будто на флоте все идеально и что Севастополь, бастион порядка, устоит в море бунтов, готовых охватить Россию. В частности, адмирал с опаской поглядывал на город, где, словно тифозные микробы, вылезали на свет мастеровые многочисленных морских и иных фабрик и мастерских, запасники и резервисты, а также солдаты береговых частей. Так что водораздел проходил не только между Севастополем и Россией, но и внутри Севастополя — между флотом и берегом.
Печальный инцидент с мичманом Фоком, хоть и был улажен, на самом деле ничего еще не решал. Вечером Колчаку доложили, что в городе происходят аресты лиц, коих подозревают в немецком происхождении. В городе подготовлены манифестации. Именно завтра и следует противопоставить анархии порядок.
Чепуха, чепуха… Александр Васильевич все стоял у окна, не замечая, как течет время. Всю жизнь он презирал Романовых, всегда надеялся на то, что скоро они исчерпают свою карму и падут, потому что веревки, которыми привязаны эти гири к ногам народа, уже сгнили. И уж кого-кого, но Александра Васильевича нельзя было заподозрить в приспособлении к обстоятельствам. Милая, талантливая Аня Тимирева могла бы подтвердить, что еще в конце прошлого года он писал ей, «что готов был приветствовать революцию, которая установила бы республиканский образ правления, отвечающий потребностям страны». Он был искренен — он всегда был искренен с возлюбленной. Но не всегда договаривал до конца. Колчак был убежден, что России нужен республиканский строй, чтобы он успел ворваться в Дарданеллы и прибить свой червонный щит к вратам Царьграда: красный цвет — цвет власти.
Придется стать паладином революции — раз уж нет иных на эту должность. Еще несколько дней назад даже для себя самого эти мысли были табу — запечатаны семью печатями. А сегодня? Сегодня можно спокойно и трезво взвесить шансы на будущее основных деятелей России. Сила человека определяется не только и не столько его способностями и амбициями, как той поддержкой, на которую он может рассчитывать. Корнилов популярен в армии, в ее правом крыле, но за исключением ударного полка не имеет частей, непосредственно ему подчиненных и верных. Рузский и Брусилов — штабные полководцы, скорее исполнители, чем вожди. Вице-адмирал Максимов, командующий Балтийским флотом? Он ничем не командует… А вожди политические? Лидеры эсдеков — говоруны либо темные лошадки, скрывающиеся по Ментонам и Базелям, — вряд ли у них есть поддержка более чем нескольких сотен таких же заговорщиков. Эсеры — Чернов? Спиридонова? Крестьяне могут клюнуть на их призывы отдать землю, но крестьянство — слишком расплывчатая категория. В России оно ни на что не способно, кроме вспышек слепого бунта. Остаются правые. Дума. Родзянко. Милюков. Гучков. О либералах вроде Львова и Керенского можно и не думать — они ничтожны…
Как ни поверни — в России нет лица, имевшего бы организованную и дисциплинированную поддержку, подобную той, что имеется у Колчака в Черноморском флоте. У Колчака. Он думал о себе в третьем лице, отстраненно, будто читал книгу о жизни великого человека… А не поздно? Тебе сорок семь, Александр Васильевич, у тебя неладно со здоровьем, в тебе нет того задора и силы, как десять лет назад.