— Ты что? — спросил раздраженно Сергей Серафимович. — Что-то случилось?
— Нет. — Андрею было неловко за свое вторжение. — Ничего. Но обстоятельства требуют… — Голос сорвался, пришлось сглотнуть слюну. — Моего немедленного возвращения в Симферополь.
Пан Теодор хмыкнул. Он уже пришел в себя. Парик и брови исчезли со стола.
— Высокий штиль, — сказал он. — Так изъяснялись маркизы.
— Извините, если я не так выразился. — Участие в маскараде дяди Феди еще более превращало все в балаган.
— Прости, что я открылся тебе не сразу, — сказал пан Теодор. — Но сначала тебя не было, а потом уж было поздно…
— Ничего, дядя Федя, — сказал Андрей. — Каждый зарабатывает деньги как знает.
— Пан Теодор сейчас уходит, — резко произнес отчим. — Позволь мне сначала проводить его. Потом поговорим.
— Ты не прав, Андрей, — сказал Теодор. — Ты же не знаешь, а судишь…
Но Андрей уже сбегал вниз по лестнице.
Он вышел в сад. Стрекотали цикады. У непогашенных фонариков беззвучно мелькали летучие мыши. Отчим и медиум прошли к калитке.
— Как говорится, с Богом, — сказал отчим. Медиум обнял его, и оба замерли на секунду.
Потом, когда калитка за господином Теодором закрылась, отчим остался возле нее, глядя на улицу. И даже не скрыл удивления, когда, наконец повернувшись к дому, увидел пасынка.
— Извини, — сказал он. — Я задумался.
Он направился к террасе, не сомневаясь, что Андрей идет за ним. Достигнув парапета, он оперся на него и сказал, глядя на море:
— В кабинете душно… Так что ты так торопился мне сказать? Ты уезжаешь?
— Да, — сказал Андрей. Весь пыл и гнев куда-то испарились.
— Тебя смутил сеанс и моя роль в нем? Сам виноват — никто не просил тебя подглядывать.
Тон отчима не осуждал и не требовал ответа. Сделав паузу, Сергей Серафимович продолжал:
— Смущает неожиданное. За годы наших редких свиданий ты составил обо мне мнение: состоятельный и несколько чудаковатый старик. Не от мира сего, далекий от тебя и неинтересный. Сегодня за день ты дважды удивился. Сначала в моем кабинете… это таинственное и театральное представление сокровищ. Вряд ли тебе оно понравилось, но наверняка нарушило твое душевное равновесие, ибо большие деньги обязательно смущают человека.
— Меня не смутили.
— Ты сам не знаешь себя. На твоем месте я бы обязательно подумал: «Зачем выжившему из ума старику эти побрякушки? Лучше бы отдал их сразу. И я бы снял квартиру в Москве, купил бы хороший дом тете Марии и шил бы у лучшего портного на Петровке».
Андрей не стал возражать, хоть и признавал этим неприятную правоту отчима.
— Не мне тебя упрекать. И ах как глупо упрекать юношу, перед которым раскинулся мир, наполненный столькими соблазнами…
Сергей Серафимович гулко откашлялся, вытащил из внутреннего кармана сюртука трубку и кисет и принялся набивать ее табаком.
— Но, ангел мой, — сказал он, доставая спички, — то, что ты увидел сегодня, — тебе не принадлежит. До тех пор, пока я жив. Я не хочу, чтобы ты превратился в богатого бездельника.
— Я не просил показывать.
— После Глаши ты — самый близкий мне человек. В этом мире, в этот момент… Я отлично знаю, что соблазн завладеть моим богатством никогда не овладеет тобой настолько, чтобы ты потерял честь. И когда я сегодня показывал тебе мои сбережения, я внимательно следил за тобой.
— Я прошел испытание?
— Опять этот задиристый тон! Впрочем, не исключаю, что на твоем месте я вел бы себя так же. Человек ищет защиты от неприятной или необычной обстановки.
— Давайте договоримся, Сергей Серафимович. Я ничего не видел и обо всем забыл. Даю вам честное слово.
— Очень мило. Во-первых, ты ничего не забыл, и я не хочу, чтобы ты забывал. Во-вторых, ты не до конца меня понял…
Сергей Серафимович сделал паузу и вдруг задал вопрос, в котором звучала просьба:
— Лучше было бы сделать это завтра, но ты ведь спешишь?
— Да, — сказал Андрей, — мне надо в Симферополь.
Он испугался, что отчим станет допытываться, с какой целью он спешит домой. Тогда придется что-то придумывать, а он не придумал заранее, и отчим сразу догадается, что Андрей лжет.
— Что же, не могу спорить. Надеюсь, ты проведешь ночь здесь и не пойдешь пешком через горы?
Отчим говорил серьезно, словно в самом деле верил, что Андрей собирается ночью идти в Симферополь, и в этой подчеркнутой серьезности была издевка, которую Андрей постарался не замечать. И напоминание о детском поступке, который, оказалось, не был забыт.
— Я уеду утром, — сказал Андрей.
— Тогда перенесем наш разговор на июнь следующего года.
— На июнь?
— Допускаю, что ты вряд ли найдешь время посетить меня на рождественских каникулах, поэтому жду тебя сразу после весенних экзаменов. Но не позже. Ни в коем случае не позже.
— Ждете катаклизмов?
— Я уверен в катаклизмах, — сказал Сергей Серафимович.
Он глубоко затянулся, и красные искры вырвались из трубки.
— Хорошо, — сказал Андрей.
— Глаша тебе даст денег на дорогу, — сказал Сергей Серафимович.
— Спасибо.
— Вот вроде и все. Ты хотел что-то еще спросить?
— Нет.
— Неправда, Андрюша. Ведь главной причиной, как я понимаю, твоего неожиданного вторжения в мой кабинет, когда ты так испугал моего друга Федора…
— Господина Теодора?
— Вот именно. Тебе не понравилось то действо, которое мы тут устроили. Не так ли?
— Зачем это было?
— Эта комедия была нужна нам для цели достойной.
— Может быть. Я же ничего не сказал.
— Тогда считай, что мы с ним карбонарии, которые таким образом смогли выведать настроения и мнения правящей фамилии.
— Вы не хотите говорить со мной серьезно.
— Нет, не хочу. Между делом ты ничего не поймешь. Глаша рассказала мне о поступке твоего друга…
— Он пошутил.
— Это безобразие, — вдруг рассмеялся Сергей Серафимович. — Хватать за коленку Великую княжну! С ума сойти! Ну и друзья у тебя, Андрюша!
— Он мне не друг. Он приятель по гимназии.
— Не спеши отрекаться. Еще не прокричал петух.
Андрей глядел вниз. Огоньков было куда меньше, чем вечером. Только выделялась цепочкой искр набережная да светились иллюминаторы парохода, что швартовался у мола.
Большая ночная бабочка ударилась о фонарь так, что он закачался, спланировала вниз и уселась на рукав Сергею Серафимовичу.