— Простите за беспокойство, мне только надо взять капли для профессора. Ему дурно с сердцем. Я возьму и уйду, не беспокойтесь, я на минутку.
Ответом была тягучая пауза, в ходе которой Андрей смог, хоть и не хотел того, разглядеть ягодицы ветеринара и впившиеся в эти ягодицы сильные пальцы профессорши.
— Да скажи ты ему, в конце концов! — глухо отозвался наконец голос Метелкина. — Пускай возьмет!
— На столике, на столике у зеркала, — так же приглушенно сказала Ольга Трифоновна, и ее пятки начали медленно опускаться к простыне, а пальцы оторвались от ягодиц.
— Вы отдыхайте, отдыхайте, — сказал Андрей, потому что молчать было совсем уж неприлично, — я не хотел вас отрывать.
— Какое уж отдыхайте, — зло сказал окончательно опомнившийся Метелкин, слезая с профессорши, которая сразу отвернулась на бок, подальше от Андрея, натянула на голову простыню.
Андрей подошел к столику, там стояло несколько пузырьков.
— Простите еще раз, — сказал он, — а какой пузырек?
Ответа не было. И Метелкину пришлось вмешаться:
— Ольга, тебя же спрашивают, какой пузырек?
— Зеленый, — прозвучало чуть слышно, и плечи княгини Ольги начали дергаться — она рыдала.
— Берите и уходите, — строго сказал Метелкин. — Что за манера у вас, Берестов, всегда оказываться в ненужном месте и в ненужное время?
Андрей не смог разобрать, какой пузырек зеленее прочих, и потому сгреб все и начал рассовывать по карманам.
Совершенно обнаженный Метелкин подошел к Андрею.
— Юноша, — сказал он, — я надеюсь на вашу порядочность.
— Простите, — сказал Андрей, — я спешу, профессору плохо.
Он ушел, громко хлопнув дверью и этим показывая свое неодобрение, хотя, впрочем, ему было уже смешно, — история была достойна того, чтобы рассказывать ее знакомым, но делать этого нельзя. А жалко. Жалко бывает, что ты взял на себя функцию порядочного человека и всю жизнь приходится соображать — чего можно, а чего нельзя порядочному человеку.
Когда он вернулся в башню и стал вытаскивать из карманов пузырьки, оказалось, что один из них пролился — он удушающе пахнул, но, к счастью, это оказался не самый нужный из пузырьков.
Профессор сидел на краю плиты из белого мрамора. Его зоркий взор тут же заметил лишние флаконы.
— Что случилось с Ольгой Трифоновной?! — вскричал он.
— Ничего особенного, — сказал Андрей. — С ней все в порядке.
— Тогда объясните, какого черта вы собрали все лекарства из моего номера, включая средство от мозолей, и притащили сюда?
— Простите, профессор. — Андрей старался изобразить из себя не очень умного, но преданного спутника великого человека. — Но Ольга Трифоновна принимала ванну, и я не мог ее побеспокоить. Она крикнула мне через дверь, чтобы я взял лекарство со столика перед зеркалом.
Этим инцидент, казалось, и завершился.
Авдеев, правда, слег, потому что у него случился конфликт с женой. И виноват в том тоже был Андрей. Он послужил камешком, который сдвинул с места лавину.
Возвращаясь домой, Авдеев вспомнил о странной, на его взгляд, истории с пузырьками.
Андрей же не имел никакой возможности предупредить княгиню Ольгу о грозящей опасности, да и понадеялся на то, что профессор не придаст этой истории большого значения. Будучи человеком молодым, Андрей был убежден, что пятидесятилетние люди (таким был профессор Авдеев) не придают значения плотской любви. Он ошибался.
Госпожа профессорша встретила мужа ласковой кошечкой — она так надеялась, что Берестов ее не выдал.
А Авдеев нанес коварный и точно рассчитанный удар. Подобно Отелло, он задал вопрос:
— Как ты сегодня помылась, дорогая?
И, как назло, Ольга Трифоновна ответила ему чистую правду:
— Лучше бы ты и не спрашивал! Ты же знаешь, как плохо я переношу жару, а сегодня воды с утра не было — еле упросила гарсона принести мне полкувшина. Никто ничего не хочет делать!
— Кто у тебя был? — спросил тогда Авдеев, уже второй месяц подозревавший жену в неверности.
Жена, правда, ни в чем не созналась, а Авдеев допил все микстуры. Он подозревал всех, даже Андрея Берестова, потому что ему так не хотелось подозревать благодетеля экспедиции.
На следующий день Авдеев на раскопки не приехал. Андрею помогал Российский и верный крестьянский сын. Карася с фотоаппаратом они найти так и не смогли. Иван Иванович сказал, что он убежден — Карась чей-то шпион, он, вернее всего, не наш, потому что он фотографирует наши укрепления. Все посмеялись и забыли.
К обеду наткнулись на край крышки саркофага.
* * *
Греки трудились отчаянно, весь Трапезунд жил в нетерпении, а мальчишки забрались на вершину башни и, рискуя жизнью, свисали с обломанных зубцов, глядя на сцену раскопок с двадцатиметровой высоты.
Приехал Метелкин. Он делал вид, что страшно интересуется археологией, и под предлогом получения конфиденциальной археологической информации увлек Андрея наружу, где стал допрашивать: не проговорился ли тот профессору о виденном вчера.
Когда Андрей твердо сказал, что ничего предосудительного профессору не сболтнул, только вынужден был выдумать про ванну, Метелкин ахнул, а потом принялся бить себя маленькими руками по бокам, чертыхаться, вертеться и признался, хихикая, каким образом Авдеев заманил в ловушку и уличил свою неверную жену.
Затем Метелкин вытащил из бумажника стопку денег и сказал:
— Это вам. Пятьсот рублей. Я знаю, как вы поиздержались.
— За что вы меня покупаете? Я не намерен доносить, — удивился Андрей.
— Можете поделиться с вашими коллегами — я знаю, что старый скряга вас грабит.
— Почему же вы раньше об этом не подумали? — спросил Андрей, все еще не протягивая руки за взяткой.
— Потому что раньше я был занят другим, — ответил Метелкин. — Но это не взятка, а плата за будущие услуги.
— Говорите, — сказал Андрей. Деньги были дьявольски нужны и ему, и Российскому. И взять их было неоткуда — не заниматься же торговлей табаком?
— Ничего дурного я вам не предлагаю, — сказал Метелкин. — Но должен вам признаться — я безумно люблю Ольгу Трифоновну. Ее тело сводит меня с ума. И это взаимная любовь!
Метелкин пошевелил усами.
— Нам трудно встречаться. В городе всюду глаза. Авдеев настороже.
— Вам нужна эта башня? — спросил Андрей, стараясь сохранить серьезную мину.
— Эта? Нет, — так же серьезно ответил Метелкин. — Нам нужны ключи от вашего номера. Авдеев не догадается туда сунуться.
— За пятьсот рублей?
— Если вам понадобится, я дам еще.