— Столько денег? — Князь не удержался, вопрос получился глупым.
— Сегодня получил, — ответил старец. — Добрые люди принесли. Мне добрые люди много денег приносят, а я их на добрые дела пускаю. Я их и не считаю, на что мне деньги считать, что я — Митька Рубинштейн, что ли?
Распутин рассмеялся, но, когда пошли по черному ходу, оборвал смех, чтобы не разбудить прислугу.
Они очутились на площадке лестницы. Дверь закрылась, и наступила полная темнота. Юсупову стало страшно, как никогда в жизни. Он даже присел от страха, опершись о стену, — сейчас Распутин задушит его, обязательно задушит. Он обо всем догадался и только ждет момента, чтобы разделаться с Феликсом.
Князю было страшно жалко себя, такого молодого, талантливого, красивого, у которого вся жизнь впереди. И какое право имеет этот темный старец, мошенник и совратитель женщин, убить его?
Он хотел закричать, но крик не получился, а снизу, с нижней площадки лестницы, послышался грубый голос Распутина:
— Ты чего застрял? Темноты боишься, что ли?
— Иду. — Феликс не сразу заставил себя последовать за старцем. Внизу хлопнула дверь. Распутин вышел во двор.
* * *
В доме Распутин хотел было идти наверх, к кабинету, но Юсупов за рукав шубы потащил его вниз.
— Там все накрыто, — сказал он.
Только бы друзья не зашумели! Распутин чуткий, как лесной зверь.
— Почему в подполе? — удивился Распутин. — Ты мне не говорил. Что же, ты меня в дворницкой принимать будешь?
— Я люблю те покои. — Юсупов вел его вниз по лестнице, толкнул дверь в подвал. — Никто не побеспокоит, можно с друзьями посидеть. У меня сегодня уже были, только ушли. Видишь, я слуг отпустил, некому со стола убрать.
— Ну и правильно, что отпустил. — Вид стола с остатками чаепития успокоил Григория. Он повесил шубу на вешалку в узкой комнате, а сам прошел в столовую. Но садиться не стал, а повторил: — И чего этот Протопопов меня оберегает? Я ведь заговорен от злого умысла. Пробовали, не раз пробовали меня жизни лишить, да Господь все время просветлял. Вот и Хвостову меня погубить не удалось. Прогнали Хвостова, где он? А я вот тут, добро людям несу. А кто меня тронет, тому плохо придется.
Если бы Юсупов был в заговоре одинок, если бы не было товарищей, что сидели над головой, шептались и ждали, он не посмел бы тронуть старца. Но сейчас отступать нельзя — жизнь один раз дается, сегодня не сделаешь обязательного, и упустил свой жизненный шанс!
— Шоффэр у тебя толстый, на шоффэра непохожий. Иудей?
— Француз, — сказал Феликс. — Жан.
— И лицо у него такое странное — где я его видел?
— Да в моей машине и видел.
— У тебя другой был, рыженький.
— Они сменяются, — сказал Юсупов.
Им овладело нетерпение. Надо все сделать скорее — пока не сорвалось. Как будто тянешь тяжелого сома и думаешь, порвет ли он леску — еще минутку… уже берег близко. Но вот сорвался, ушел в глубину!
Распутин уселся за стол, оглядел тарелки и блюда, словно полководец поле боя с вершины холма.
Юсупов сразу подвинул ему блюдо с пирожными.
— Вы эклеры любите, Григорий Ефимович, — сказал он.
Несколько секунд пальцы Распутина висели над блюдом с пирожными, потом он убрал руку.
— Нет, сладкие больно.
— Мадеры?
Все. Охота началась. Сомнения покинули Феликса. Он знал, что Распутин не выйдет отсюда живым.
Юсупов налил чаю. Самовар был велик и потому не остыл. Но угли в нем потухли. Распутин пил, не замечая, что чай едва теплый. Он начал рассуждать о том, как спасет Россию, и перешел на близкую свадьбу дочери, которую отдавали за офицера, георгиевского кавалера, что его весьма волновало — он вот-вот породнится с настоящим дворянином.
Разговаривая, Распутин протянул снова руку и взял пирожное с блюда. Юсупов смотрел, как он подносит пирожное ко рту, как рот раскрывается, шевелятся губы, а пальцы у Распутина — плохо мытые, с черными ногтями.
Юсупов готов был закричать заговорщикам: «Он съел пирожное! Конец! Сейчас он упадет!»
И было не страшно — только бы скорее кончилось.
— Ты чего так смотришь? — спросил Распутин. — Будто привидение увидал.
Распутин засмеялся. Он не боялся в гостях у князя. Почему-то в его голове жило убеждение, что князья гостей не обижают.
Он взял еще одно пирожное.
Юсупов налил в бокал мадеры.
— Попробуйте, Григорий Ефимович, — сказал он. — Из Ай-Тодора, с наших виноградников.
Распутин отпил мадеры, похвалил ее и спросил:
— Ну, поедем к цыганам? Чего здесь засиживаться?
— Поедем, конечно, поедем. — Он утвердительно кивал и ждал, когда же Распутин будет падать?
В подвале пахло дешевым одеколоном Распутина и ваксой. Хорошо, что не дегтем сапоги мажет.
Мадера Распутину понравилась, и он пил бокал за бокалом, закусывая отравленными эклерами. На блюде их почти не осталось. «Неужели доктор что-то спутал? Нет, так не может быть! Я не соберусь с силами повторить все снова!»
Распутин поднес руку к горлу и отставил рюмку.
— Вы что? Болит? — с надеждой спросил князь.
— Нет, просто першит, — ответил старец.
Он ласково улыбнулся князю, и тот понял, что еще минута — и он убежит отсюда.
И вдруг выражение лица старца изменилось. Его брови сошлись к переносице, лоб пересекся морщинами. Он дышал быстро и лихорадочно.
— Что с вами? — с надеждой спросил князь.
Распутин уронил голову на руки и глухо произнес:
— Налей чаю. Жажда мучает.
Юсупов начал наливать чай, он видел, как трясутся его руки, но остановить дрожь был бессилен. Только бы не заметил Распутин… Ну почему он не умирает! Он же должен давно умереть!
Неожиданно Распутин уперся ладонями в стол и поднялся. Сделал несколько шагов по комнате, увидел гитару Юсупова.
— Сыграй, голубчик, что-нибудь веселенькое, — попросил он. — Люблю, когда ты поешь.
Юсупов покорно взял гитару. Тяжкое, тупое чувство провала овладело им.
Он запел «Степь да степь кругом…».
— Не то, — сказал Распутин, — совсем не то. Я же веселенького просил.
— Не могу, — искренне ответил Юсупов, — настроение невеселое.
Юсупов пел и смотрел на часы.
Оказывается, уже пошел второй час, как Распутин сидит в подвале.
— Спой еще, к цыганам не поеду, — сказал Распутин. — Тяжко мне…
Он прикрыл глаза, словно задремал.
Более Юсупов не мог выдерживать этого поединка.