Двигаться на восток куда веселее, чем на запад. На востоке — Багдад, город тысячи и одной ночи и миллиона удовольствий. Каждая миля, приближающая к нему, выглядит зеленее и благополучнее, чем предыдущая. До вечернего привала морпехи проехали четыре селения, нанизанные, словно бусины, на пыльную дорогу. Беленые стены, просторные рыночные площади, а в самом последнем, четвертом, Макфлай с восторгом показывал на какие-то низкие квадратные колодцы, которые, по его словам, свидетельствовали о наличии системы скрытой канализации. Правда, людей там, как и в Муммаке, увидеть им не удалось. Никто не решился выйти навстречу Железному Змею. На льняных полотенцах, расстеленных вдоль дороги, лежали подношения — связанные барашки, фрукты, пироги, огромные куски коричневой халвы, — которые говорили о том, что жители живы и здоровы и наблюдают сейчас, наверное, за колонной из какого-нибудь безопасного места.
Что же они видели? Чудовище со стальным членистым туловищем, у которого голова с хоботом и тяжелый широкий хвост. Или у кого-то все-таки хватило соображения разглядеть здесь творение рук человеческих? Об этом можно было только догадываться. Смиту, если честно, нравилось чувствовать себя частью страшной легенды. Он злился на Джелли и других морпехов, которые во время марша через селение спрыгнули из грузовика, чтобы по-быстрому отлить в канаву с помоями. Они, по его разумению, разрушали магию, низводили их до уровня обычных земных существ — ведь не может же высшая сила заниматься естественными отправлениями, при этом еще гогоча и стараясь плевками попасть в ящерицу, греющуюся на придорожном камне… Хотя с другой стороны — в штаны ведь тоже дуть не станешь, верно?
Ночевали в открытом поле, на вершине плоского холма, поросшего уже не колючкой, а обычной травой, похожей на наш дикий овес. Разожгли костры, жарили насаженную на штыки баранину, разговаривали, рассказывали анекдоты. Настроение у всех было приподнятое и немного нервозное. В ночи раздавался бабий смешок Санчеса и жеребячье ржание Джелли.
— Конечно, было бы надежней сразу забрать свое золото… — сказал Санчес.
Он сидел в богато расшитом халате, тюрбане, с кинжалом за поясом и жадно обгладывал баранью лопатку. Бараний жир стекал по его подбородку на драгоценную ткань, а с рук попадал в широкие рукава. Это сержанта не смущало. Другие морпехи тоже ходили с золотыми кинжалами и саблями, которые мало сочетались с формой морской пехоты. Но капитан Маккойн смотрел на эти нарушения сквозь пальцы.
— …то, что у меня в руках, уже никто не отберет обратно! А когда вместо богатства одни обещания, то еще неизвестно, превратятся ли они во что-нибудь… Как бы не обул нас этот Хасан!
— Откуда в этой окраинной крепости столько золота? — разумно произнес Прикквистер. — Сокровищница халифа в Багдаде, там мы все и получим. А что касается обмана, то халиф — это все равно, что наш президент. Ты бы поверил на слово президенту?
Санчес помедлил с ответом — то ли потому, что обдумывал, то ли потому, что пережевывал баранину. Скорее, конечно, по второй причине.
— Нашему президенту поверил бы, — наконец произнес он. — Но если бы это не касалось мешка с золотом. Точнее, моего мешка с золотом!
Он опять разразился своим бабьим смешком, следом заржали Джелли и Фолз, и эти звуки донеслись до «штабного» костра.
— Что вы там говорили про алгоритм победы, профессор? — вспомнил вдруг Маккойн.
Здесь, кроме капитана сидел лейтенант Палман и четверо штатских специалистов. Почти все занимались тем же, чем и все остальные — жарили мясо.
— Помните, в первый день, во дворце у Аль-Хасана?
Макфлай усмехнулся. Он насадил несколько кусочков баранины на винтовочный шомпол, установил его на рогатки и медленно прокручивал.
— Конечно, помню. Любое событие имеет свою логику, если ее понять, можно моделировать аналогичные ситуации…
— И что? — без особых эмоций спросил капитан.
Жир с мяса капал в костер, вызывая яркие трещащие вспышки.
— Ничего особенного, — пожал плечами Макфлай. — Мы изучили все великие битвы мировой истории. И данные каждой заложили в компьютер. Количество бойцов в армиях, командиры, стратегия и тактика действий, потери каждой стороны…
— Кто «мы», профессор? — быстро спросил Грох.
Он не жарил мяса, а держал на коленях открытую коробку с сухим пайком.
— Таким образом действительно можно найти рецепт победы? — заинтересовался Кенборо.
— Для начала, надо уложить их все в определенную схему! — кивнул Макфлай. Вопрос Гроха он пропустил мимо ушей. — Надо сказать, что большинство сражений приводятся к среднему знаменателю. Но не все! Есть субъективные и объективные отклонения. Ну, например, при Бородино победил Наполеон, но почти все русские считают, что победу одержал Кутузов! У них даже песня про это есть: «Недаром помнит вся Россия про день Бородино!» Зачем помнить день поражения?
— У русских загадочная душа, — с видом знатока кивнул Чжоу.
Он тоже не жарил баранину и не собирался ее есть. Выяснилось, что он вообще вегетарианец. Хотя плов у айраков жрал, только мясо выбирал — какое же это вегетарианство?
Макфлай опять не обратил на его реплику ни малейшего внимания.
— Или взять знаменитое Ледовое побоище 1242 года, в котором русские якобы разбили объединенное войско Тевтонского и Ливонского ордена, а также датских крестоносцев. Но оказалось, что на дне Чудского озера нет ни одного! Повторяю: ни одного рыцарского доспеха! А потом выяснилось, что никакой битвы не было вообще, была обычная драка! Семь немецких рыцарей путешествовали по России, их сопровождали шестьдесят слуг, и местные крестьяне действительно поколотили чужаков досками и оглоблями! Вот и все!
— Эта история попала даже в книгу рекордов Гиннесса! — вставил всезнающий Чжоу.
Кенборо кивнул. Грох молчал, внимательно рассматривая Макфлая.
— А есть объективные несоответствия, — продолжал тот. — Например, в 1915 году в бою под Ипром погибло пять тысяч человек и десять тысяч серьезно пострадали. Это явно неадекватно масштабу сражения. Но объясняется все просто: немцы применили отравляющие газы — 168 тонн! Про иприт, надеюсь, все слышали? И когда узнаешь это, все становится на свои места!
Красные отблески костра придавали лицу Макфлая зловещий вид.
— Или битва при Марафоне в 490 году до нашей эры: потери афинян 192 человека, а со стороны персов — 6400 жертв! Как это может быть?
Кенборо, обжигаясь, надкусил свой кусок.
— И как же? — пробурчал он с набитым ртом. Щеки австралийца лоснились.
— Оказывается, греки применили новую тактику: небольшой отряд афинян медленно сокращал дистанцию, а последние 100 метров пробежал изо всех сил! Как раз дистанцию, на которой поражали стрелы персидских лучников! Они завязали бой, а тут подоспела конница и основные силы…
— Не пойму, к чему вы клоните, — капитан Маккойн тоже приступил к еде, только он отрезал кусочки мяса ножом, а потому не перемазал лицо жиром.