— Беги звонить, — крикнул Волошин. — Быстро.
В общем-то звонок был не нужен, он прекрасно понимал, что помощь прийти не успеет, все зависело от него самого, но следовало отправить девушку подальше от опасного места.
Рита побежала, оглядываясь туда, где сцепились на пыльном асфальте двое вооруженных мужчин.
Волошин чувствовал, что нападающий сильнее, и этой силе надо было противопоставить умение и навыки, приобретенные во время специальной подготовки.
Он попытался взять руку противника на излом, но тот разорвал захват и дважды ударил ножом в спину. Один удар пришелся по касательной, второй пробил легкое.
Волошин достал преступника пистолетом в висок, но правая рука плохо слушалась, и сильного удара не получилось. Толстых за ствол стал выкручивать пистолет и завладел им, а Волошин подхватил брошенный нож. Теперь они катались по земле и били друг друга рукоятками оружия.
Бандит наносил безжалостные и расчетливые удары — в самые болезненные, уязвимые места, короткие липкие пальцы пытались сжать горло, выдавить глаза, разорвать рот. Волошин вспомнил, как несколько часов назад боролся с сынишкой, старательно оберегая родное мягкое тельце, и тот тоже старался не причинить ему боли.
Андрюшка даже не знает, что на свете есть люди, для которых нет родных и близких, не существует чужого горя и чужой боли, которые не остановятся ни перед чем. Сейчас он спит в своей кроватке, не подозревая, что опасный преступник, для которого нет ничего святого, пытается убить его отца. И похоже, что ему это удастся — вскоре наступит слабость от потери крови, и тогда…
Ну нет!
Рванувшись, он нанес удар — резкий и точный, решающий. Толстых обмяк. Волошин сбросил убийцу с себя, завернул ему руку за спину, отбросил нож далеко в сторону. Силы уходили, и он уже не мог передернуть затвор, поэтому щелкал курком раз за разом, пока боек наконец не разбил капсюль. Грохнул выстрел, второй, третий…
Скрипнули тормоза, двое выскочили из машины, Волошин, не узнавая, крикнул:
«Стой, стрелять буду!»
— Свои!
Он разобрал голос Лактионова и еще успел сказать: «Держите его крепко — здоровый, гад!» А потом наступила тьма.
За эту операцию Волошина представили к ордену.
По случайному стечению обстоятельств награду ему вручили в тот день, когда был расстрелян Толстых. Где-то в местах не столь отдаленных отбывал длительный срок Братков. Ничего не зная об этой истории, работали, отдыхали, веселились и печалились люди, которых «тени» не успели унизить, искалечить или даже убить. А Волошин, играя с сыном, старался, чтобы он не видел шрамов, — у Андрея сразу портилось настроение.
Словом, жизнь шла своим чередом.
Центральный райотдел находился на шумном проспекте, упиравшемся в мост через Дон, за которым начиналась южная трасса: Краснодар, Черное море, да и кавказские республики, а потом — Закавказье… Когда-то Коренев проехал с приятелями от Тиходонска до Баку, и воспоминания о том отпуске были самыми приятными. Сейчас на этом маршруте они схлопотали бы по пуле.
Сегодня поездка предстояла недальняя: по мосту на тот берег, но вариант с пулей был не менее вероятным. И цела ли его квартира? Лис ночевал у Натахи, и был готов услышать от дежурного, что его собственную хату спалили или разнесли гранатой.
Но он сдержал себя и в дежурку не пошел, а зашел во двор РОВД, в глубине которого располагался изолятор временного содержания, ранее называвшийся более откровенно — КПЗ.
Пройдя через стальную калитку в высокой каменной стене, Коренев миновал тесный, заплетенный сверху «колючкой», двор и погрузился в мрачный, провонявший и затхлый мир неволи.
— Интересовался кто-нибудь Сихно, который числится за мной? — спросил он у пожилого дежурного с усталым изможденным лицом.
Тот ответил.
— Ясно! — под тусклым взглядом невыразительных глаз человека, проведшего восемь лет — треть службы — за решеткой, Коренев покинул изолятор и направился в дежурку райотдела.
Гремя ведрами, мелкие хулиганы мыли полы, краснолицый Челков дописывал суточную сводку.
— Где ты был? — вскинулся дежурный, увидев Лиса. — Телефон молчит, послал помощника — дома никого…
«Значит, не взорвали», — мелькнула мысль, а вслух Лис спросил:
— С чего переполох-то? — голос был убедительно обыденным.
— Ты протокол задержания выписывал? — раздраженно напирал Челков. — А где человек? В ИВС-то никто от тебя не поступил!
Похоже, фамилии Сихно он не знал, значит, интерес не личный, служебный, а кто дергает за ниточку?
— Человек — где надо. Давай машину, сейчас на выводку повезем.
— Зайди к Савушкину, он с шести утра здесь. Раз пять тебя спрашивал!
Опять ясно! Поднимаясь на второй этаж, Лис взглянул на часы. Восемь тридцать.
Савушкин — высокий плотный мужик с чуть выпуклыми бычьими глазами — сидел, зарывшись в бумаги с красными полосками наискось и грифом «совершенно секретно» в правом верхнем углу.
— Куда ты дел задержанного Сихно? — рокочущий бас внушал страх и отпетым уркам.
— «Соседи» попросили к ним определить. У них какой-то свой интерес имеется, — выдал Коренев хорошо продуманную «заготовку». Голос был по-прежнему обыденно равнодушным. Если замнач вознамерился вытащить ублюдка из камеры, то сейчас наверняка задумается. Да и «волна» пойдет: комитет, комитет… До сих пор «конторы» опасаются. Вот и пусть раздумывают…
— А они нам что, указ? — раздраженно спросил Савушкин. — Им надо, пусть сами и задерживают! Еще три года назад он бы так не сказал.
Коренев пожал плечами.
— Тут уже телефоны оборвали: спортсмен, не судимый, за что забрали…- откровенно объяснил начальнику УР первый замнач РОВД. В выпуклых глазах краснели прожилки, словно отражались красные полосы сверхсекретных документов. Немудрено. Звонить могли только ночью. А ночью беспокоят лишь друзья и близкие люди.
— Что думаешь делать? — Савушкин словно прочел мысли Лиса, потому что резко оборвал доверительный тон.
— Повезу на выводку.
В кабинете повисла долгая пауза. Что бы ни собирался сделать Савушкин по делу Сихно, сейчас он был связан по рукам и ногам. Раз дело на контроле у безопасности, раз фигурант признался и осталось только закрепить это признание… Обстановка для любого вмешательства крайне неблагоприятна.
— Ну-ну… — неопределенно прогудел Савушкин. — Смотри, не облажайся, тут вполне можно голову сломать. — И, поняв двусмысленность угрозы, поспешно добавил:
— Прокурор-то не дремлет…
В УАЗе было душно, воняло бензином и табачным дымом. Сихно курил одну за другой, неловко держа сигарету двумя руками: запястья у него были скованы наручниками. Бобовкин предупредительно забирал окурок, выкидывал в окно и, несмотря на прижимистость, тут же раскрывал пачку «Мальборо», дружески щелкал зажигалкой. Он знал, что, когда отрабатываемый объект в «расколе», его надо «гладить». Кнут и пряник — вот основные инструменты всех раскрытий. А экспертизы, психология, интуиция сыщика — фуфель для непосвященных. Они-то тоже играют роль, но не главную, что бы ни писали искренние в своем прекраснодушии журналисты. Ну, какая экспертиза установит сейчас, скольких баб замочил этот пес, да куда их спрятал? И от психологии тут помощи с гулькин хрен. А интуицию к делу не пришьешь и обвинительного приговора на ней не построишь. Да что приговора — санкции на арест не получишь! Надо, чтобы он, падла, ответил: когда, почему, чем, куда дел, с кем делал, да кто знает… Да чтоб показал трупы, орудия, вещ-доки. Тогда и эксперты развернутся, и следователь свои психологические штучки-дрючки применит, и покатится дело по наезженной дорожке в суд. А про те, самые пер-вые вопросы все вроде как и забудут. Ну, задал их опер — большое дело!