Как настоящий хозяин, Викентьев чувствовал себя уверенно и держался со всеми соответственно, для руководства тоже исключения не делал. На этой почве и произошла размолвка с начальником УИТУ Голиковым, тот независимость в подчиненных не любил, всегда умел одернуть, «поставить на место», а тут не вышло: характер на характер, коса на камень…
Может, и не связано одно с другим, но когда после группового неповиновения из «двойки» выводили зачинщиков и активных участников беспорядков, основное ядро — одиннадцать человек — поступило в «семерку». С одной стороны — а куда еще — лучшая колония края, сильный руководитель, к тому же зон строгого режима поблизости больше не было… А с другой — можно было разогнать их поодиночке по всей стране, мороки, правда, побольше, зато судьбу не испытывать, не проверять на прочность начальника ИТК-7.
Как бы то ни было, прибыло к Викентьеву сразу три вора в законе, да и остальные восемь не подарок — за проволокой больше прожили, чем на воле. С первых бесед стало ясно — быть беде. Один Хан чего стоил — его давно надо было на луну отправить, когда семь разбоев да убийство доказали, так нет — отвесили тринадцать лет, а в колонии он много чего сотворил, только свидетелей никогда не было либо кодда на «мужиков» его дела навешивала. Он напрямую Викентьеву сказал: «Я, начальник, всегда зону держал и здесь буду. Пугать меня не надо, я сам кого хошь испугаю. И разговоры задушевные я с ментами не веду. Отправляй в барак, спать лягу, на этапе не выспался…» Лениво так сказал и зевнул, сволочь, обнажив грубо обработанные стальные коронки, торчащие из серых десен. И сидел развалившись, глядя в сторону, будто капризный проверяющий из министерства, — не отоспавшийся в мягком купе, а потому откладывающий на какое-то время предъявление чрезвычайных полномочий, в числе которых может оказаться и предписание об отстранении от должности нерадивого начальника колонии.
Викентьев молча встал, неторопливо обошел стол, почти без замаха ударил. Мощный кулак, как кувалда скотобойца, обрушился на стриженую башку, и Хан загремел костями по давно не крашенному полу. Так же неторопливо Викентьев вернулся на место, заполнил нужный бланк, подождал, пока распростертое тело зашевелилось.
— Круто солишь, начальник. — Хан с трудом сел и, обхватив голову руками, раскачивался взадвперед. — Круто солишь, как есть будешь?
Узкие глаза настороженно блестели, возможно, он понял, что с Железным Кулаком не стоило так боговать, но обратного хода не было: вор в законе должен отвечать за произнесенное слово, а не брать его назад. Иначе авторитет лопнет как мыльный пузырь.
— Твоя забота — тебе хлебать-то, — равнодушно сказал Викентьев и двинул вперед заполненный бланк. — Ознакомься и распишись: шесть месяцев камерного содержания.
— Да за что?! — Хану не удалось сохранить соответствующую его положению невозмутимость. — Я тут еще в барак не вошел!
— Спать в дневное время собирался? — вопросом на вопрос ответил Викентьев. — Блатной закон устанавливать хотел? Начальнику хамил? Вот и получи аванс!
— За то, что «хотел», — на камерный режим? Беспредел, начальник! Как бы кому-то плохо не было. — Презрительно кривя губы. Хан подписал постановление и хотел сказать что-то еще, но Викентьев перебил:
— Я знаю, кому плохо будет. Да и ты небось догадываешься. А в камере подумай — к кому ты на зону пришел!
Когда Хана увели, Викентьев вызвал начальника оперчасти.
— Этих, из «двойки», — под особый контроль. Они развращены безнаказанностью, поэтому любое нарушение документировать и принимать меры. Если мы им рога не обломаем, они свою погоду сделают.
И сделали, перебаламутили, гады, «семерку». Вначале вычислили Ивлева, которого подвели освещать их отряд, и повесили в сортире, вроде он сам руки на себя наложил. Остальные осведомители хвосты поприжали и перестали давать информацию, так, гнали фуфло для отмазки. Оперчасть сразу оглохла и ослепла, а тем временем пошли неповиновения, потом начались протесты против ночных смен, а когда Хан вышел из ПКТ, ночная смена вообще отказалась работать. Попробовали изъять зачинщиков — и тут поднялась вся зона. Кто и не хотел, не мог в стороне отсидеться: с авторитетами поссориться еще опасней, чем с администрацией.
Все шло как обычно: в отрядах окна побили, матрацы в клочья распластали, тумбочки — в щепки, кровати разобрали, вооружились прутьями и пошли гулять по зоне. Медпункт разгромили, выпили, проглотили и вкололи все, что можно, и давай жечь оперчасть, осаждать ШИЗО и рваться в производственную зону. Особых успехов не добились, тогда вылезли на крышу административного корпуса, орут, кривляются, песни поют…
Заложников захватывать еще моды не было, прокурор безбоязненно пошел на КПП для переговоров, а там его раз! — за руку и дернули внутрь, он, бедолага, аж заверещал, как раненый заяц… Хорошо, Викентьев за вторую руку успел ухватить и вырвал обратно в привычный мир, вернув свободу, должность и власть…
Мощный рывок, чуть не разорвавший прокурора пополам, сыграл в судьбе Викентьева немалую роль, а слухи, которыми оброс бунт в «семерке», превратили его в блестяще проведенную операцию по освобождению заложников.
Почти сутки не успокаивалась зона. Голиков ежечасно запрашивал обстановку, чтобы демонстрировать перед руководством свою осведомленность, но конкретных указаний не давал: «Действуй сообразуясь с обстоятельствами, опирайся на роту охраны, восстанавливай контроль над зоной». Командир роты запросил свое начальство и получил приказ применять оружие только при нарушении охраняемого периметра. Солдаты окружили ограждения и выжидали: С крыши административного корпуса в них полетели куски шифера, несколько человек были ранены.
Штаб по ликвидации массовых беспорядков расположился в общежитии сотрудников колонии, стоявшем в полусотне метров от внешнего декоративного забора зоны. Прямо в просторном холле четвертого этажа установили два стола, за одним сидел моложавый майор, командир роты, другой предназначался для начальника колонии, но Викентьев не присел ни на минуту, нахмурившись, он механически ходил взад-вперед между толкущимися здесь солдатами — вестовым, прапорщиками войскового наряда и своими подчиненными, которые явно ждали приказа. То, что сейчас происходило, было в первую очередь вызовом ему, Викентьеву, Хозяину, Железному Кулаку, а все знали, что он не прощает подобных вещей.
Для надежности обеспечения режима лишения свободы администрация колоний и подразделений конвойной охраны подчиняется разным центрам.
На обоих столах звонили телефоны прямой связи, зуммерили рации. «Сверху» запрашивали информацию и давали директивы о сборе новой, еще более полной и точной, информации.
Тогда еще не было рот оперативного реагирования, частей спецназначения и групп захвата террористов. И начальник любого уровня знал: за непринятое решение с него не спросят или спросят несильно, понарошку, ибо спрашивать будут те, кого он добросовестно информировал и с кем почтительно советовался, а те в свою очередь информировали и советовались, ибо подлежащий решению вопрос должен был «созреть», а еще лучше — разрешиться сам собой.