«Ножницы» между должным и сущим с каждым годом становились все шире. Прилежно зубривший уроки Лебедев учился в основном на тройки, а Вовчик Сидоркин едва заглядывал в учебники, зато хватал смысл на лету и был круглым отличником. Летние трудовые лагеря, призванные укреплять здоровье и закалять характер, принесли Гоше дизентерию и хронический бронхит. В десятом классе на физкультуре он неудачно прыгнул через «коня» и получил сотрясение мозга.
Он надеялся, что явная не правильность жизни сопутствует только школьным годам и после получения аттестата все пойдет так, как положено. Начать новую страницу биографии поможет армия — кузница настоящих мужчин. Гоша представлял, как вернется из воздушно-десантных войск: окрепший, загорелый, владеющий всеми видами рукопашного боя, в залихватски облегающей форме, увешанной значками воинской доблести…
Но в армию его не взяли по здоровью, пришлось ехать за славой по комсомольской путевке на Всесоюзную стройку, куда посылали лучших из лучших и где ковалось будущее страны. Лебедев рассчитывал заработать там орден или, на худой конец, медаль, завоевать авторитет и признание, обрести верных друзей и — чем черт не шутит! — хорошую спутницу жизни.
Однако и на Всесоюзной ударной все оказалось не правильно: приписки, воровство, пьянство, убогие бытовые условия… Хуже всего, что вместо самых наипередовых комсомольцев работали здесь откровенные босяки, условно осужденные и бежавшие за городским счастьем сельские парни. За излишнее усердие, ведущее к срезанию расценок, Лебедева сразу же поколотили, потом пару раз обыграли в карты, украли пиджак, а стокилограммовый уголовник по кличке Утюг пытался сделать из него «шестерку», заставляя стирать себе белье, бегать за папиросами и стоять в очереди за водкой. В конце концов Лебедев подстерег Утюга в коридоре общаги и выплеснул на него кастрюлю кипятка, после чего забрал заранее уложенные вещи и немедленно уехал обратно в Тиходонск.
Он поступил на «Прибор» — солидный, с устойчивой репутацией завод. Фундаментально выполненная Доска почета с красивыми цветными фотографиями передовиков показывала, что здесь умеют ценить добросовестный труд. Отдельно висели портреты рабочих — героев труда, делегатов и депутатов. Гоша задумался о новых перспективах: от станка можно выдвинуться в политики, профсоюзные активисты, да мало ли куда…
Он выучился на токаря, получил разряд, стал работать самостоятельно. Приходил раньше всех, уходил последним, но с трудом выполнял норму, к тому же много заготовок отправлял в брак. Несмотря на это, начальство относилось к нему хорошо, ставило в пример пьяницам и прогульщикам, за безотказность при отправлении на сельхозработы наградило грамотой.
Но ордена и медали, конечно, не светили, в депутаты тоже пробиться вряд ли удастся, тем более их теперь не назначают, как раньше, а выбирают из нескольких претендентов… Лебедев понимал, что если начальство и выдвинет его за трудолюбие и послушание, то предвыборную борьбу он все равно проиграет. Жить стало скучно, а тут попалось на глаза объявление о вакансиях в охране, и Лебедев сделал выбор.
Он очень любил оружие, в школе был отличником по начальной военной подготовке, подлизываясь к военруку, получал возможность часами разбирать и собирать древнюю трехлинейную винтовку, «ППШ» и ручной пулемет Дегтярева. Здесь он получил настоящий боевой «наган» с клеймом Тульского оружейного завода и датой: «1838». Несмотря на древность, «наган» был в хорошем состоянии. Лебедев тщательно отладил его, подогнал трущиеся детали, украдкой расточил круглым надфилем каморы барабана, чтобы легче выходили стреляные гильзы. Узнай о таком варварстве начальник охраны, он бы отходил его широким армейским ремнем, зато теперь перезарядить оружие удавалось легко и быстро.
Стрелял Гоша прилично, заступая на пост, он отгибал клапан кобуры так, что изогнутая рукоятка торчала наружу, как у какого-нибудь героя вестерна. Во время ночных дежурств часами тренировался, выхватывая оружие все быстрей и быстрей. Книги, которые он читал, и фильмы, которые смотрел, наглядно показывали, что умение быстро выхватить пистолет и метко выстрелить приносит победу в критической ситуации. И теперь Лебедев терпеливо ждал, пока какой-нибудь шпион-диверсант из тех, о которых часто говорили значительно-важные отставники из первого отдела, попытается проникнуть на охраняемую им территорию.
Суровый Схфик, короткая ожесточенная перестрелка — и вот результат: обезвреженный шпион с бесшумным американским пистолетом и легко раненный боец ВОХРа Григорий (имя он наконец поправил) Лебедев с дымящимся «наганом». Тут уж не отвертятся, придется и орден давать, и в газетах портрет печатать…
Остановка была за малым — за шпионами. Да и вообще никто не пытался нарушать охраняемый периметр снаружи. Изнутри — другое дело. Через проходную выносили спирт в специально сваренных из нержавейки плоских изогнутых фляжках, намертво схватывающий клей в закрашенных белой краской бутылках из-под молока, провода для телеантенн, обмотанные вокруг тела, радиодетали — в карманах или за пазухой, болты, гайки, шайбочки для домашнего хозяйства — почти не скрываясь, в сумках или портфелях. Все это было не страшно для могущества государства, а потому на «внутренних» нарушителей смотрели сквозь пальцы, если даже и ловили, то наказывали поотечески: премии лишат или отпуск на зиму перенесут, а то и выговором дело обойдется.
Конечно, и внутри заводского периметра мог оказаться чужак, возжелавший подорвать безопасность страны и вынести наружу тактико-техническую характеристику «изделия N 5» или «изделия N 6», а то и принципиальную схему автоответчика системы «свой-чужой». Об этой возможности без конца толковали ветераны из первого отдела, но ни одного случая за всю историю «Прибора» не произошло, что ветераны объясняли своей неутомимой деятельностью.
Не сумев дождаться своего шпиона на службе, Лебедев стал присматриваться к окружающим людям и за пределами заводской территории. Однажды сосед по коммуналке, подвыпив, стал приставать с расспросами, в каком цехе он работает, у Лебедева заколотилось сердце, но виду он не подал и выслушал просьбу принести банку клея: «Стулья, заразы, рассохлись, и ничего им не могу сделать, а ваш клей, зараза, лопасти вертолетные держит, я их промажу, и все — никуда, заразы, не денутся…»
Всю ночь Лебедев писал и переписывал заявление в первый отдел, а утром отнес, хотя дежурства в этот день у него не было и он мог спокойно отсыпаться. Заявление прочли один за другим два ветерана с одинаковыми орденскими колодками, переглянулись, глянули как-то странно, будто и не они вовсе призывали к бдительности в кишащем шпионами городе, и скучно пообещали все проверить.
— А мне как с ним себя вести? — блестя глазами, возбужденно спрашивал Гоша-Григорий. — Легенда у меня какая будет?
Ветераны снова переглянулись, потом один прокашлялся и по-прежнему скучно сказал:
— Ты это… Приглядывайся пока…
Выйдя из кабинета, Лебедев неплотно прикрыл дверь и, громко протопав по коридору, бесшумно метнулся обратно, приник к щелке и успел увидеть, как ветеран покрутил пальцем у виска и, скомкав, бросил его донесение в корзину для бумаг. Здесь тоже все было не правильно.