Пит привычно плюхнулся на заднее сиденье. Соболь с сигаретой в зубах расположился впереди. Хмель уже приятно окутывал его сознание, и недавний зэк блаженно откинулся на мягкую кожаную спинку. Сидя за колючей проволокой, он даже мечтать не мог о такой жизни.
— Давай в Малаховку, к Фитилю! — распорядился Лисицин. И неизвестно для кого пояснил: — Дядя Филя — вор правильный, нэпманский, таких не осталось. Когда-то он меня «короновал». А знаешь, что он сейчас делает?
— Все знают — общак держит, — сказал Пыж.
— Оно так, держит общее благо, со всей московской области держит, бабло ему мешками завозят… Только раз в месяц-другой выезжает дядя Филя в Москву, оставляет все свои машины, охрану, садится с молодым вором в автобус и «карманку» самолично лепит! Моечкой писанёт, гаманец выловит [7] и на пол бросит, потом выходит и опять в свою тачку садится…
— А зачем он это делает? — спросил Пыж.
— Да затем, что вору положено воровать! Вот он пример и показывает да звание воровское поддерживает!
Соболь отрыгнул, в кожаном салоне завоняло пивом.
— Таких на зонах уже нету. Даже не слыхивали про них…
— Оно и плохо, — нравоучительно сказал Пит. — Оттого и порядка нету, и уважения. Рогомёты кожаные везде лезут, спортсмены недорезанные. Никто их на место не ставит, смирились, стерпелись… Вот мы давеча пример показали, так вся Москва гудит!
— А правда, что он человечину ел? — неожиданно спросил Пыж. — Болтают, что в побеге одного мужика схарчили… Не знаю, может, врут…
— Ел не ел, какая разница! — Пит сморщился от досады. Все, что он говорил, его пристяжь толковала не так, как бы ему хотелось. Вот и сейчас, вместо того чтобы оценить служение Фитиля чистой воровской идее (в которую сейчас уже почти никто и не верил, как и во все другие идеи, кроме великой идеи личного обогащения), эти олухи уцепились за старую байку, наверняка имеющую под собой реальную основу, но не имеющую никакого значения.
— Мало ли кто что ел! Сейчас он даже в рестораны не ходит, у него дома повар живет, он ему все готовит. Ди-е-ти-чес-кое, понял!
— А я слыхал, он сердечник, — осторожно сказал Пыж. — Вроде на таблетках живет, в любой момент может ласты склеить…
— Ну! — кивнул Лисица.
— Так вот я не пойму: чем ему диета поможет?
Пит неодобрительно покрутил головой:
— С вами, дураками, и я сердечником стану!
Он опустил голову на грудь и, похоже, задремал.
Пересекая сплошную разметку и выезжая на встречную полосу, «Мерседес» несся по Москве.
— Так что такое «реноме», Пит? — подал вдруг голос Соболев.
— Чего? — Тот поднял голову. — Какое, на хрен, реноме? Ты о чем, братан? Я тебе о чем толкую. Бритый нам с вокзальными все дело завалит. Эх! Мать твою! Надо было самим туда ехать. Но я тоже не семижильный. Привыкли, бля, все на моем горбу кататься.
Соболь замолчал. Настроение Лисицина менялось так быстро, что даже старый лагерный приятель часто не успевал следить за ходом его мыслей. Да это было и ни к чему. Слушай да делай, что говорят, — вот и вся премудрость.
Когда-то Малаховка горбатилась неказистыми деревянными домами госдач — эта прокурора СССР, эта заслуженного художника, эта — патриарха, эта — знаменитого писателя… Теперь все изменилось: стометровые капитальные заборы, будки охраны, глазки телекамер, крыши огромных особняков…
В одном из таких зданий и жил скромный инвалид второй группы Филипп Арсентьевич Фитилев, он же держатель общака Московской области, старый нэпманский вор по прозвищу Фитиль. Впрочем, его уже давно так не называли, особенно в глаза. Говорили обычно более уважительно и почтительно: дядя Филя.
Под хмурыми взглядами охранников, которые ни для кого не делали исключений, Пыж загнал «Мерседес» на специальную стоянку для служебных автомобилей и заглушил мотор. Лисицин поднял воротник своей кожаной демисезонной куртки.
— Ждите меня здесь, — распорядился он и выбрался из машины.
Огромного роста охранник провел вдоль его тела рамкой металлоискателя, а потом ощупал для верности руками.
Дядя Филя опасался покушений, и меры безопасности здесь были на высшем уровне.
— Проходи, — безразлично буркнул наконец страж, будто приехал не Пит, а какой-нибудь лох из малаховской шайки.
Фитиль сидел в просторном светлом кабинете на втором этаже дома. Обстановка не колола глаза богатством, ибо «закон» предписывает держателю общака жить скромно, чтобы не дать повода заподозрить себя в нечестности. Впрочем, границы скромности в последние годы размывались все сильнее, и сам особняк являлся тому наглядным подтверждением.
Пит, непривычно робко для себя самого, переступил порог кабинета. Те, кто знал Лисицина, ни за что не поверили бы, что он может вести себя как провинившийся школьник, вызванный к директору.
Хозяин сидел в кресле-качалке, зябко закутавшись в клетчатый плед. Морщинистое лицо Фитиля ничего не выражало, впрочем, как и обычно. Выцветшие глаза тоже были безмятежно спокойны. Это, однако, не являлось добрым знаком, потому что именно с таким видом дядя Филя приказал положить двух провинившихся жуликов под гусеницы бульдозера. И когда он смотрел на экзекуцию, выражение лица и глаз не изменилось.
Беспокойство Пита усилилось. Он подозревал, что вызвали его неспроста. Сейчас подозрения переросли в уверенность.
— Садись, Петруша, в ногах правды нет, — произнес глухим голосом Фитиль. Губы у него были синие, что выдавало сердечную недостаточность. — Хотя ее и нигде нет, правды-то. Ты, слышал, образованный стал, книжки мудреные читаешь. Ну, расскажи старику о новостях городских: как дела идут, какие непонятки случаются… А то ты бегаешь по Москве, как в жопу клюнутый, на занятость жалуешься… Чем так занят-то?
«Все знает! — подумал Пит. — Кто же меня закладывает?»
— Правду вам сказали, Арсентьевич. Действительно, продохнуть некогда. Вот опять с вокзальными у нас нелады. Гуля совсем оборзел. На нашу территорию залез, свои порядки устанавливает. Я ему конкретно…
И без того морщинистое лицо Фитиля наморщилось еще сильнее.
— Про твои дела с Гулей я уже слышал, — недовольно сказал он. — Так что мне теперь — идти вас мирить? Сами разберетесь. Нечего сейчас из пустого в порожнее переливать. Давай дальше.
— А что дальше? — Пит одернул серый, в едва видимую полоску пиджак. Костюм от Хьюго Босс он купил в фирменном бутике на Тверской за полторы тысячи долларов — уж больно понравился. Старик узнает — не одобрит.
— Бригада питерских залетала, стали по беспределу на наших коммерсов наезжать, стволами махать, мы все объяснили, обратно отправили… Да, еще в «Дубраве» наши с горяевскими помахались, с ментами стреляться стали… Так Клим всех отмазал. С Мисотичем опять непонятки… Но мы с ним тоже разобрались по-свойски, теперь все в елочку. Короче, нормально. Работаем.