Пауза тянулась долго — невыносимо долго. Тед уже хотел что-то сказать, когда мэтр медленно встал из-за стола, подошел к Рене, склонился, целуя протянутую навстречу руку — и жестом пригласил ее занять кресло, придвинутое к столу.
— Прошу вас, мадам Торрини.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
— Я предпочла бы как можно скорее избавиться от этого имени, — мягко сказала Рене, садясь.
— Значит... мадемуазель Перро?
— Совершенно верно.
Мэтр Баллу вернулся за стол. Тед несколько секунд колебался, не зная, что делать, и жалел, что заранее не договорился об этом с Рене. В конце концов, он тоже прошел к столу и сел, не зная, правильно ли поступает.
Как оказалось, мэтр подумал о том же самом и спросил:
— Если я не ошибаюсь, вы пришли ко мне, чтобы поговорить о разводе?
— Да. И о целом комплексе проблем, которые в связи с этим возникают, — Рене говорила ровно и четко, словно отвечала заранее выученный урок.
— В таком случае, возможно, будет... — адвокат пожевал губами, выбирая подходящее слово, — уместнее, если ваш друг... если господин Мелье подождет в приемной?
Интересно, случайна эта оговорка — или он зондирует почву, пытаясь определить характер отношений, связывающих их с Рене? Тед бросил на нее вопросительный взгляд — она чуть качнула головой и ответила все тем же ровным и уверенным голосом примерной ученицы закрытой школы:
— Как вы правильно заметили, господин Мелье мой друг. Я наверняка захочу обсудить с ним детали этого разговора, и лучше, если он будет при нем присутствовать, чтобы не пересказывать ему потом содержание.
— Возможно, я задам вам вопросы, на которые вам будет... не совсем удобно отвечать в его присутствии.
— Сомневаюсь. Он достаточно много знает обо мне, — она едва заметно улыбнулась.
— Ну что ж — тем не менее я оставляю за собой право все же попросить его подождать в приемной, если почувствую, что его присутствие создает неудобство.
Рене пожала плечами — это был первый допущенный ею эмоциональный жест.
— Итак — что именно вы хотите?
— Я хочу как можно быстрее и с наименьшими потерями избавиться от присутствия в моей жизни Виктора Торрини. При этом возникает ряд имущественных проблем, которые тоже необходимо решить. По личным мотивам я еще недели... две? — она бросила вопросительный взгляд на Теда, и тот кивнул, — не хотела бы, чтобы о моих планах и о моем присутствии в Париже кто-либо узнал. После этого можно будет начинать все официальные действия. Кроме того, я хочу как можно скорее составить завещание, желательно сегодня — дополнительные коррективы можно внести потом. Вот, пожалуй, и все.
Она так долго обдумывала эти слова, каждое из них, лежа бессонными ночами и не зная, как выбраться из западни, которая почти уже захлопнулась за ней. Казалось, они уже стерлись от долгого употребления и не могли выразить то, что Рене чувствовала в этот момент — теперь, когда, наконец, можно было сказать их вслух...
Разговор продолжался больше двух часов. Многое из того, о чем говорилось, Тед уже знал. Вынужденный брак — точнее, сделка, подготовленная умирающей матерью. Холод, отчуждение — и вспышки насилия, начавшиеся еще до свадьбы...
Только однажды Тед почувствовал, что Рене неприятно отвечать при нем — когда мэтр спросил, имели ли какие-то последствия те побои, которым она подвергалась.
— Он обычно старался не оставлять следов — то есть чтобы не надо было обращаться к врачу. Но иногда... неудачно получалось, — она бросила короткий взгляд на Теда и опустила глаза. — У меня два зуба вставные, на левой руке шрам от операции — там был сложный перелом, и она болит иногда. Врач говорил, что это постепенно пройдет... и ухо тоже... но только все не проходит и не проходит.
— Что — ухо? — переспросил мэтр Баллу.
— Плохо слышит... Левое... — Рене попыталась улыбнуться. — Он обычно бьет правой рукой.
Она сказала «бьет», словно это все еще продолжается... словно это может повториться! Теду захотелось встряхнуть ее, чтобы она поняла — с этим покончено, раз и навсегда! Он сделает все — все! — чтобы Виктор больше никогда не дотронулся до нее. Даже если потребуется для этого его убить...
Он вспомнил худенькую спинку и это ощущение под ладонью — хрупкая и легонькая, как птенец. И — вспышкой — ее слова: «Если он меня найдет, я сама поеду обратно — или куда он скажет».
Вопросы, вопросы, вопросы...
— Как вы считаете — вашему мужу доставляли удовольствие эти акты насилия?
— То есть вы имеете в виду — не садист ли он? Нет, нет. Мне кажется, он иногда делал это намеренно, но удовольствия ему это не доставляло, скорее... пожалуй, он потом чувствовал себя очень неудобно.
— Тогда что значит «намеренно»?
— Например, я думаю, он не хотел ребенка, и этот несчастный случай был ему кстати — слишком кстати. И... в последнее время он словно нарочно целился по груди.
Тед не сразу понял, зато мэтр догадался мгновенно.
— То есть, вы думаете, он был бы непрочь овдоветь, но... если можно так выразиться, естественным путем?
Рене кивнула.
— У него же фактически есть семья. Я ему только мешаю уже тем, что существую.
— Он ваш наследник?
— Очевидно. Потому я и хочу составить завещание — чтобы он не мог ничего выиграть в случае моей смерти.
— Что значит — «очевидно»?
— Я никогда не делала завещания. Значит, по идее, муж — единственный наследник?
— А почему вы не сделали завещания? На это были какие-то особые причины?
— Нет. Просто я не знала, как он отреагирует на это, и не хотела вызывать его раздражение.
— А у него самого есть завещание?
— Не знаю.
При этих словах у Теда мелькнуло смутное воспоминание. Что-то важное... что-то...
— Есть ли свидетели, которые могут подтвердить факты насилия?
Рене покачала головой.
— Нет, все видели только... результаты, — она криво усмехнулась, — а Виктор сначала говорил, что это несчастный случай, что я очень неуклюжая. А потом — что я сама это делала. Думаю, что большинство из тех, кто жили в доме, понимали, что происходит, но...
— Но при них он этого не делал?
— Да.
И в этот момент Тед вспомнил!
Вытянув ногу, он незаметно подтолкнул Рене и, когда она взглянула на него, коснулся кончиками пальцев своей груди... ну пойми же!
Этот жест не ускользнул от пристального взгляда мэтра.
— Вы хотите что-то сказать, Мелье?
Рене не дала ему ответить — короткое движение открытой ладонью в его сторону, и она заговорила сама: