За десертом миссис Хенли-старшая решила внести в общение свою лепту: спросила у Нэнси, бывала ли та в Чикаго, после чего пустилась в подробный рассказ об истории бала-аукциона Ратледжа. Оказывается, она впервые посетила это мероприятие еще при президенте Эйзенхауэре, с тех пор не пропустив ни одного. И жемчуга — вот эти самые! — покойный муж купил ей именно здесь в 1958-м... нет, в 59-м году!
Монолог, разбавляемый дополнениями мистера Ламберта — тоже здешнего «старожила», — продолжался до тех пор, пока на столах не появился кофе, а на подиуме — молодой человек в белом смокинге.
Раздавшиеся аплодисменты были куда громче, чем те, которыми встретили Ратледжа.
— Это Барри Пауэлл, наш аукционист, — прокомментировала сбоку старшая миссис Хенли. — Раньше аукционы вел Трейс Мерридью — вот это, я скажу вам, мастер был!
— Ну что вы, мама! — впервые подала голос миссис Хенли-младшая. — Барри значительно лучше! Мерридью под конец плохо видел и все путал! Вы представляете, — повернулась она к Нэнси, — он как-то перепутал порядок лотов и, показывая на картину с двумя болонками, заявил: «Перед вами портрет очаровательной юной девушки»!
— Леди и джентльмены! — начал аукционист. — Наступил момент, которого все так ждали! Мы начинаем сегодняшний аукцион!!!
Он взмахнул руками, и невидимый оркестр грянул туш. Снова раздались аплодисменты. Из-за кулис появился слуга в камзоле и парике, подняв над головой, показал всем присутствующим первый предмет торгов — картину с корабликом — и положил ее на стол аукциониста.
— Итак, перед вами первый лот. Прекрасная картина...
Картина с корабликом ушла за триста двадцать тысяч долларов, понравившийся Нэнси натюрморт — за четыреста сорок.
Аукционист мгновенно реагировал на выкрикиваемые из разных концов зала цены, при этом успевал еще расписывать в красочных выражениях достоинства каждого лота, шутить и подбадривать торгующихся. Нэнси было интересно наблюдать за этим. Несколько раз она даже заключала с самой собой пари, кто из наиболее рьяно сражающихся за очередной лот победит, — но угадала всего дважды.
Миссис Хенли-старшая периодически отпускала короткие язвительные реплики, касающиеся того или иного из присутствующих в зале, казалось, она здесь знает всех. «Монти Тернер, конечно, пожмотничает и дальше ста пятидесяти не пойдет. А вот Франклин, тот до последнего будет биться — если жена на двадцать лет моложе, мужчина носом землю роет, чтобы победителем выглядеть!»
Ник по-прежнему сидел молча. Откинувшись на спинку стула и держа в руке рюмку коньяка, он смотрел в сторону подиума, но думал о чем-то своем. На столе аукциониста появлялись все новые и новые вещи. После картин пришел черед скульптур, затем ваз — следующей в каталоге шла та самая индийская шкатулка.
Лакей внес ее и показал публике.
— Перед вами — великолепнейший образец искусства индийских мастеров! — объявил аукционист. — Эту шкатулку сделали почти двести лет назад — и посмотрите, ее сохранность просто идеальная! Стартовая цена — двенадцать тысяч долларов! Кто заплатит двенадцать тысяч?!
— Двенадцать тысяч! — донеслось сбоку. — Двенадцать с половиной! — откуда-то сзади...
— Ну что? — очнулся от своих размышлений Ник и обернулся. — Давай торговаться?!
Нэнси удивленно уставилась на него. Его «купим — посмотрим» тогда показалось ей шуткой — но, похоже, он вовсе не шутил!
— Вы собираетесь купить эту шкатулку, мистер Райан? — встряла неугомонная миссис Хенли-старшая.
— Совершенно верно, — кивнул Ник.
— ...Пятнадцать тысяч мистер Олсен за восемнадцатым столиком... Пятнадцать тысяч — кто больше?! — надрывался аукционист. — Кто даст шестнадцать? Мистер Мэрфи за восьмым?! Шестнадцать тысяч!..
— А я думала, ты пошутил... — ответила наконец Нэнси.
Ник усмехнулся и махнул рукой аукционисту.
— Семнадцать тысяч — мистер Райан за четвертым столиком! — радостно воскликнул тот.
— Я вообще-то человек очень серьезный... — Усмешка на лице Ника была едва заметна, но глаза весело блестели, и выглядел он отнюдь не как серьезный человек, а как мальчишка, замысливший какую-то проказу.
— ...Восемнадцать тысяч мистер Мэрфи за восьмым! Восемнадцать!..
— Двадцать, — обернулся к подиуму Ник. — И я могу посмотреть шкатулку поближе?
Лакей в парике, держа поднос, на котором стоял «образец искусства индийских мастеров», проследовал к их столику.
Ник взял шкатулку, повертел в руках. Сказал Нэнси:
— Сзади — буйволы, — и развернул так, чтобы и ей было видно заднюю стенку; там действительно было изображено стадо буйволов.
Поставил шкатулку на поднос и кивком отпустил слугу.
— Мистер Райан предложил двадцать тысяч! — напомнил аукционист. — Кто больше? Кто даст двадцать одну? Двадцать тысяч — раз... Двадцать тысяч — два... Двадцать тысяч — три! Продано мистеру Райану за четвертым столиком!
Ник с любезной миной принял от семейства Хенли положенную порцию поздравлений и рукопожатий, выписал подбежавшему помощнику аукциониста чек и удовлетворенно откинулся в кресле. Спросил негромко:
— Ты чего молчишь?
— Поздравляю... — улыбнулась Нэнси.
— Вот еще ожерелье сейчас купим!
Она видела, с каким нетерпением он ждет от нее наивного вопроса: «Как, неужели и ожерелье?! Ах-ах-ах!», но из принципа, чтобы не задавался, приняла невозмутимый вид и решила: «А вот ни за что не спрошу!»
Вместо нее спросила миссис Хенли-младшая:
— Как, еще ожерелье? Которое же?!
Ник бросил на Нэнси возмущеннный взгляд (не замеченный никем, кроме нее), сердито засопел и ответил:
— С опалами. Из коллекции какого-то там графа.
Нэнси стало смешно — он вел себя действительно как мальчишка. Царившая вокруг атмосфера праздника мало-помалу проникла в ее кровь, и сейчас ей хотелось рассмеяться, взъерошить ему волосы, сказать (так уж и быть!): «Ты ужа-асно умный!!!» — а потом выпить еще шампанского, и пойти танцевать, и поцеловаться с ним где-нибудь в укромном уголке...
— А я выбрала брошку с аметистами, но до сих пор не уверена, захочет ли Бейнард мне ее купить, — доверительно сообщила младшая миссис Хенли, покосившись на мужа.
— В мое время аметисты дарили только тем, у кого были проблемы с алкоголем, — тут же заявила ее свекровь и была явно разочарована, когда Ник, вместо того чтобы поддержать разговор, подозвал официанта и попросил еще рюмку коньяка.
Ожерелье он заполучил довольно быстро, снова по тому же методу: дождался, «пока все конкуренты, кроме последнего, отпадут, сразу сильно набавил цену — и через минуту аукционист, стукнув молотком, провозгласил:— Продано мистеру Райану за тридцать пять тысяч долларов!