– Ты куда? – с тревогой спросила Ирена.
– На кудыкину гору! – с прежней любезностью отозвалась Матреша. – На пруд, где Адольф Иваныч Нептуна обучают. Господин управляющий приказали стеречь тебя, чтоб не сбежала, а как очухаешься, чтобы немедля ему доложить. Он тебя живо к рукам приберет. Так что сиди и жди, краля драная!
И она вышла, бросив напоследок на Ирену еще один торжествующий взгляд.
Та немедленно вскочила с топчана, лишь только закрылась дверь. Ох и глупа Матреша… Стеречь бесчувственного человека, а как только тот очнулся – уйти немедля, предупредив: сейчас приведу твоего мучителя. Как замечательно, что Матреша так глупа и болтлива! У Ирены не было никакого желания ждать, когда явится Адольф Иваныч и «приберет ее к рукам». Напротив, она только и мечтала оказаться от этих рук и их обладателя как можно дальше. Слова Емели ожили в памяти: «Бежать надо не по той аллее, где мы вчера ехали, а с задов усадьбы, сперва через рощу, а потом по Чертовому мосту. Ничего, ты крепкая, ты переберешься…» Помнится, Ирена обиделась на этот эпитет. Но сейчас она очень хотела бы и в самом деле оказаться крепкой. Как ни сытно позавтракали они с Емелей, это, судя по закатным краскам, окрасившим небеса, произошло давно. Помнится, пробило пять утра, когда за окном закричали что-то неразборчивое, а потом Ирена узнала, что стала вдовой…
Она резко замотала головой, отгоняя страшные воспоминания. Нет! Это все в прошлом! Нельзя думать об Игнатии – это делает ее совсем слабой. Потом, потом, когда она доберется до дому, она упадет на колени перед матушкой, зароется лицом в ее юбки и даст волю слезам, оплакивая свою первую любовь.
Потом. Не сейчас.
А сейчас надо поспешить. Близится закат. Вчера в это время они прибыли в Лаврентьево, и как раз крестьяне возвращались с полей. Вот-вот воротятся и обитатели людской. Ничего хорошего не будет, если Ирена попадется кому-то на глаза. Скорей отсюда!
Она выскользнула из людской и оказалась в просторных сенях о двух дверях. Одна была распахнута. Ирена осторожно выглянула и увидела, что находится на задах усадьбы. Вдали темнела роща. Наверное, туда и следовало держать путь, чтобы добраться до неведомого Чертова моста. Ирена уже ступила было на крыльцо, как услышала злобный голос:
– Запорю! Ишь, развели грязищу! А ну, становись на колени да мети дорожку бородищей!
Этот голос она узнала. Это был голос Булыги, ужасного горбуна, старосты, прихвостня Адольфа Иваныча. Но смотреть, кого он там распекает и кого норовит подвергнуть унижению, Ирена не стала. Самой бы спастись!
Отпрянула в сени, прижалась к стене. Значит, этот путь к бегству отрезан. Надо выбраться отсюда каким-то другим образом. Может быть, через вторую дверь?
Ирена тихонько приоткрыла ее… Эта дверь вела прямиком в барские покои. Коридор, стены которого обиты штофом цвета бордо с золотистыми узорами, выглядел так же нарядно и изысканно, как и те комнаты, которые вчера мельком видела Ирена. Кругом стояла тишина.
Ирена кралась мимо череды дверей, опасаясь приоткрыть которую-нибудь: а вдруг откуда ни возьмись выскочит Адольф Иваныч вместе с Нептуном, которого он обучает разным губительным кундштюкам? Бульдога, положим, Ирена ничуть не опасалась, однако встречи с Адольфом Иванычем нужно было избежать во что бы то ни стало. Она шла и шла по коридору, тревожась, что, очень может быть, уже миновала выход на улицу, набираясь храбрости заглянуть хоть в какую-то дверь, как вдруг детский возбужденный смех донесся до нее. Это было так неожиданно в доме, который представлялся ей скопищем сокровищ убранства и ужасов бытия, что она невольно приостановилась у неплотно прикрытой двери и прислушалась.
– Поди, Куря! – ворчал кто-то. – Мешаешь!
– Сам поди, Савелька! – отвечал обиженно другой голос – тонкий, мальчишеский. – Теперь мой черед!
– Черед ушел в огород! – огрызнулся первый голос, принадлежавший неведомому Савельке. – А тут, знаешь, кто смел, тот и съел. Вот напробуюсь – и тебя пущу.
Ирена припала глазом к щелке и увидела небольшую комнату с приоткрытым окном. По стенам стояли высокие табуретки, а на них были водружены большие глиняные горшки. Рядом стояли табуретки пониже, на каждой тоже находился горшок. Во всех верхних горшках внизу была просверлены дырочки, из которых в нижний медленно стекала тягучая, тонкая, янтарно-золотистая струйка.
Что за чудеса? Что это такое?
Ирена всегда была чрезмерно любопытна. Вот и сейчас, не сдержавшись, она ближе прижалась к двери, и та под ее тяжестью распахнулась так резко, что Ирена ввалилась в комнату, едва удержавшись на ногах.
Двое мальчишек в рубахах и портках из небеленого полотна застыли перед горшками, с ужасом глядя на Ирену.
– Это не я! – возопил один, повыше и покрепче, с соломенными волосами и голубыми глазами, с румянцем во всю щеку. – Это не я, это Куря!
С этими словами он с невероятным проворством выпрыгнул в окошко. Приятель же его оказался менее ловок и везуч. Он тоже ринулся к окну, да на полпути вздержка его портков развязалась, он наступил на штанину и растянулся на полу.
Ирена не зевала: мигом оказалась рядом и придавила парнишку к полу, для верности наступив ему на спину. При этом она только сейчас обнаружила, что стоит босая, и с некоторым ужасом уставилась на свою нежную ногу. Как же она побежит через рощу и какой-то там мост?! В роще небось дорожки для нее не проложены, не выметены. А на мосту… на мосту доски, конечно, щелястые, занозистые… Надо во что бы то ни стало раздобыть какую-нибудь обувь. Хотя бы лапти вроде тех, что надеты на парнишке со странным именем Куря!
– Пусти, Христа ради! – пробормотал тот между тем, пытаясь повернуться. – Не выдавай немчуре! До смерти задерет!
При этих словах Ирена мигом преисполнилась к нему самого хорошего отношения. Однако она прекрасно понимала, что Куря немедля даст деру, лишь только она его отпустит. А потому руки-то она разжала и ногу с узкой тощей спины сняла, однако прежде, чем Куря успел подняться, проворно загородила собой окно.