Да и у Ирены пропал голос при виде этого человека, потому что это был не кто иной, как ее спаситель от «болотника»-рекрута… тот самый человек, у которого она увела коня… новый хозяин Лаврентьева… тот, ради милости которого крепостные актеры репетировали «Барышню-крестьянку»… Николай Константинович Берсенев.
Новый хозяин крепостной девки Арины Игнатьевой! Человек, от которого зависит жизнь и свобода Ирены!
Она ждала его появления, чтобы кинуться ему в ноги и просить о пощаде, о помощи, умолять выслушать и рассудить, освободить и спасти, но словно бы морок нашел на нее. Ирена застыла, не слыша, как кричит на актеров вбежавший Булыга, заставляя их падать на колени перед барином, не видя, как они послушно отвешивают земные поклоны, а Жюстина Пьеровна делает один реверанс за другим.
Старались, впрочем, они напрасно – Берсенев этого не видел, потому что неотрывно смотрел на Ирену.
– Кланяйся! – кричал Булыга.
– Кланяйся! – шипели снизу, не смея разогнуть спин, Матреша и Емеля.
Но и они напрасно старались…
Неизвестно, сколько времени это взаимное оцепенелое созерцание продолжалось, но нарушил его не кто иной, как Нептун. Вспомнил, видимо, сообразительная псина, что сказал ему Адольф Иваныч про сигары, – бросился на сцену, принялся, по своему обыкновению, тащить Ирену за подол…
– Tout beau, ici! – рявкнул Адольф Иваныч, и Ирена очнулась, опустила голову, потрепала пса по мощному загривку. – Сюда!
Отчего-то Ирене было страшно поднять глаза – она гладила, гладила Нептуна, а тот утробно урчал от удовольствия, и похоже было, что мурлычет громадный кот. Наконец некое шевеление прошло рядом, Ирена оглянулась и увидела, что актеры поднимаются на ноги, а Жюстина Пьеровна разгибает согнутую в реверансе спину.
Ирена отпихнула Нептуна и посмотрела в зал. Берсенева там не было, только Адольф Иваныч стоял у входа и, прищурясь, смотрел на Ирену. Не сказал ни слова – повелительно свистнул Нептуну и вышел вон.
– Что ж ты молчала, дура, как окаменелая?! – сокрушенно спросил Емеля, отряхивая пыль с охотничьих брюк. – Чего не кричала, кто ты на самом деле есть, не просила защиты против Адольфа?!
Ответить Ирене было нечего…
Не могла она найти ответа и ночью, лежа без сна в своей каморке. Сознание, что она сегодня упустила, может быть, наилучшую возможность спастись, что Адольф Иваныч завтра может устроить так, что вообще не подпустит ее к Берсеневу, сводило с ума. Главное, она никак не могла понять причин оцепенения, которое овладело ею под взглядом этого мужчины.
«Что ж будет со мной завтра, на спектакле, когда Берсенев будет сидеть в зале и смотреть на меня? – думала она почти с ужасом. – Его взгляд на меня действует, как взгляд горгоны Медузы! А между тем он вовсе не страшен, а даже очень… очень даже хорош собой!»
Тогда, на болоте, она его не разглядела, а впрочем, не разглядела и теперь. Она просто смотрела в его глаза, оттого и запомнила их: светлые, серо-голубые, чуть прищуренные, удивленные, как бы недоверчивые…
Странно чувствовала она себя в его присутствии. Как будто с холодного ветра вбежала в теплую комнату и кто-то сразу протянул к ней руки, чтобы сжать ее застывшие пальцы, отогреть их теплым дыханием. В Берсеневе не было ничего особенного, внешность его не бросалась в глаза, не била в самое сердце, как ударила Ирену красота Игнатия. Но она не могла забыть странное чувство потери, которое охватило ее там, на болоте, когда Байярд унес ее прочь. Точно такое же чувство охватило ее теперь, когда Берсенев внезапно вышел из залы.
И, вспомнив те чувства, Ирена поняла, почему не разомкнула губ сегодня, не кинулась к новому барину с просьбой о свободе. Она страшно боялась, что Берсенев опять заведет хвалебные речи в адрес Адольфа Иваныча, что не поверит ей. Она боялась разочароваться в этом человеке, вот в чем дело!
– Ты что? – проворчала она сердито, перевернувшись на другой бок. – Что с тобой? А как же ты собираешься отсюда выбираться, не поговорив с ним? Ну, разве что решишь снова пускаться в бега… Только что-то чудится мне, что после спектакля Адольф Иваныч придумает какую-нибудь ужасную гадость, чтобы тебя не пустить дальше этой каморки. И уедет барин в свое Берсенево, и опять ты попадешь во власть поганого немчина… Что же делать? Что делать?
Она пыталась придумать, что делать, но в голову неотвязно лезли воспоминания, как она подняла глаза и вдруг его увидела, и как он стоял и смотрел на нее, и как хорошо, как чудесно было ей под этим взглядом…
Она не могла бы описать толком ни одной его черты. И при этом она видела его так же отчетливо, как если бы он стоял сейчас в этой комнате.
Странный шум послышался Ирене, и она подняла голову. Что-то урчало, сопело и скреблось совсем рядом.
Крысы?!
Она вскинулась и села на своей оттоманке, похолодев от ужаса. Крысы, это же умереть от страха можно!
Но крысы не урчат.
Кошка? Нет, кошки не визжат. И что-то знакомое слышно в этом повизгивании… Да это же Нептун!
Но где он? Такое ощущение, что пес возится совсем рядом.
– Нептун? – шепотом позвала Ирена, и тотчас повизгивание и урчанье пса стало громче и радостней. – Нептун, ты где?
Понятное дело, ответить он не мог, но с удвоенной силой начал скрести стену.
Ирена соскочила с оттоманки и подошла к тому месту, откуда слышался шорох. Вот здесь она стояла позавчера, подслушивая репетицию, происходившую в соседней комнате. Значит, Нептун пробрался в театральную залу, почуял Ирену и начал скрестись в стену, отделяющую ее каморку.
Очень странно… Все стены в доме сложены из толстенных бревен – Ирена вспомнила проконопаченные паклей стены в людской, – вдобавок в господских помещениях и в той каморке, где ее держат, они прикрыты панелями или обиты штофом. Почему же такое ощущение, будто Нептун находится совсем рядом?.. И как это она раньше не удивилась, что ей было так хорошо слышно голоса Жюстины Пьеровны и артистов, да и до них донесся ее смех?
Ирена ощупала стену. Да ведь ее отделяет от Нептуна лишь тонкая перегородка, которая так и прогибается, когда пес тычется в нее мощным лбом! Наверное, здесь раньше была дверь, а потом ее просто заложили панелью, поэтому так хорошо все слышно.
– Нептунчик, – пробормотала Ирена, – мне очень хочется тебя погладить, но…