Тут совсем рядом послышался голос, который уже был ей так хорошо знаком:
— Спряталась, Ким? Или просто замечталась?
Кимберли медленно открыла глаза. Ее голова все еще была запрокинута, поэтому она сразу же увидела лицо Лахлана. Он смотрел на нее с нежностью, и ей ужасно захотелось влепить ему пощечину.
Конечно, она не сделает ничего подобного. Благовоспитанные девицы пощечин не дают и…
Она отошла от стены; рука ее помимо воли потянулась к его лицу, и ладонь резко и громко шлепнула по щеке, оставив на ней отпечаток. Это вполне стоило того, чтобы терпеть горячее покалывание в ладони.
Кимберли была изумлена тем, что сделала. Лахлан, конечно, удивился еще сильнее. Не успел он опомниться, как она чуть не ударила его второй раз — только потому, что он был удивлен и не ожидал от нее такого.
Но на этот раз ей удалось сдержаться, и она произнесла с негодованием, на которое только была способна:
— Вы заслуживаете презрения. Не приближайтесь ко мне, Макгрегор, иначе я не отвечаю…
Она не договорила. Она была готова разрыдаться, а гордость требовала, чтобы он не увидел, до какого состояния ее довел. Поэтому она отступила и бросилась бежать по коридору. Она снова бежала — на сей раз даже этого не заметив.
Оказавшись у себя в комнате, она прислонилась к двери, прижав к груди сжатые в кулаки руки. Она не хотела плакать — терпеть не могла слабости, но чувства, бушевавшие в ней, одерживали верх. Одним из чувств был гнев, и она сосредоточилась на нем, чтобы сдержать слезы.
Тут у нее за спиной раскрылась дверь, толкнув ее в спину. Ну и нахальство!
— Это моя комната, Макгрегор, а не ваша! Как вы смеете снова заходить сюда без разрешения?
Его лицо было мрачнее тучи. Он оправился от первоначального удивления и считал, что не заслужил пощечины. Он с трудом сдерживался и готов был взорваться.
— Снова? — прорычал он, захлопывая за собой дверь. — Ты хочешь сказать, что раньше меня сюда не приглашала?
— Совершенно определенно не приглашала!
Он не ожидал такого ответа и нахмурился, понизив тон:
— Тогда у тебя плохая память, раз ты не помнишь, как вела себя вчера вечером.
— Какое отношение мое поведение имеет…
— Самое прямое, — прервал он ее. — Ты не отвергла моего поцелуя, Ким, ты ответила на него. Так и пожирала меня взглядом весь вечер. Ты думаешь, я настолько неопытен в таких делах, что не могу понять, что ты имела в виду?
Она в ужасе воззрилась на него:
— Вы хотите сказать, что вчера ночью пришли сюда и занялись со мной любовью потому, что думали, будто я вам разрешила? Вы так истолковали мои взгляды?
— Ты это отрицаешь?
— Я говорю, что если и смотрела на вас не так, то не сознавала этого. Если и ответила на ваш поцелуй, то только потому, что думала, дурочка, что вы всерьез мной заинтересовались. К тому же я выпила слишком много шампанского, Лахлан. Разве вы этого не поняли?
— Нет, ты просто показалась мне благосклонной, — сказал он, и мрачность сменилась неуверенностью. — И я убедил себя, что у тебя есть опыт в таких делах.
— Опыт?! Да я никогда…
— Теперь я это знаю, — нетерпеливо оборвал он ее. — Мне шампанское тоже не пошло на пользу, так что я и сам не слишком хорошо соображал, что делаю, — по крайней мере не настолько, чтобы все хорошо продумать. Я видел в тебе прекрасную женщину, которая благосклонно принимала знаки моего внимания, а я не из тех, кто отказывает прекрасным женщинам.
Комплимент нисколько ее не тронул: она была слишком зла и слишком полна чувства отвращения.
— Значит, вы не лучше деревенского петуха, — презрительно бросила она. — Утверждаете, что любите одну женщину, но не задумываясь ухлестываете за другой.
Услышав эти слова, он имел наглость ухмыльнуться и пожать плечами.
— Тебе предстоит еще многое понять. Мужчина может быть верным тогда, когда его потребности регулярно удовлетворяются. А иначе он с готовностью берет все, что ему попадается, и говорит «спасибо».
Своими непристойными словами он заставил ее покраснеть, а она даже не могла его упрекнуть — ведь она сама об этом заговорила!
— Настоящая любовь должна быть не такой, — нравоучительно произнесла она.
Он покачал головой и вздохнул, показывая, насколько наивны ее утверждения.
— Ты несешь романтическую чушь, Ким. Тело — штука удивительная, и ты еще поймешь, что, когда речь идет о некоторых вещах, оно действует по своему усмотрению. Разве ты сама в этом не убедилась сегодня ночью? Или, может быть, тебе нужен еще один урок?
Кимберли прекрасно поняла, что он имеет в виду, и поспешно подняла руку, чтобы его остановить, если он вздумает к ней приблизиться. В его словах была доля истины, как бы ей ни хотелось это отрицать. Она помнила, как ее тело легко справилось с возражениями рассудка и лишило ее воли.
Но дело не в этом. Она не была виновата в своем позоре. Он вынудил ее, потому что не правильно истолковал ее поведение.
Однако об этом уже было сказано достаточно.
— С меня хватило одного урока, за который я готова вас четвертовать. Если вы не в курсе, то знайте: я специально приехала сюда, чтобы найти себе мужа. А как я это сделаю теперь, после всего?
— Так, значит, ты хочешь, чтобы я на тебе женился? Ей следовало бы сказать «да», заставить его заплатить за то, что он сделал. Но гордость восстала — и она строго спросила:
— Когда вы влюблены в другую? Ну нет, спасибо!
— Мне только что напомнили, что я, возможно, не понимаю своих чувств, — сказал он тоном, полным отвращения. — Так что если ты согласишься, я на тебе женюсь.
— Какое самопожертвование! Но оно совершенно излишне, потому что я не соглашусь, не соглашусь выйти замуж за мужчину, который будет вечно вздыхать о другой. У моей матери было как раз такое замужество, так что я прекрасно знаю, как это невыносимо.
— Ты уверена?
— Абсолютно уверена. Я прошу вас уйти из моей комнаты, Лахлан, и больше в нее не заходить. А на тот случай, если вы снова не правильно поймете какие-то мои взгляды, позвольте вас уверить, что я никогда не захочу видеть вас здесь, как не хотела и раньше!
Его лицо приняло упрямое выражение, и он спросил:
— А если я потребую? Она ахнула:
— Чтобы заходить сюда?
— Чтобы на тебе жениться. Она широко раскрыла глаза:
— С чего это, когда вы не хотите на мне жениться? Он не ответил, пристально глядя на нее светло-зелеными глазами, но спустя несколько секунд проворчал, ероша себе волосы:
— Я вообще сейчас не понимаю, чего хочу. — В глазах таилось что-то, чего она никак не могла понять, пока он не добавил: