— Дала бы батюшке на храм. У нас очень хороший батюшка. У него семь человек детей. Он так тяжело живет.
— А зачем так много детей?
— Сколько Бог даст.
— Пусть государство поможет. Церковь ведь не отделена от государства.
— А что с того? — Снегурочка обернулась. У нее были густо, по-новогоднему, накрашены глаза. — Мы все оказались брошены государством. Каждый выживает как может.
— А муж у вас есть? — спросил Костя.
— Немножко… — неопределенно ответила Снегурочка, и Костя понял, что она больше рассчитывает на Бога, чем на мужа.
— Здесь под светофор направо, — руководил Костя.
— А вы крещеный? — спросила Снегурочка.
— Нет.
— Это плохо.
— Почему?
— Ангела-хранителя нет. Вы предоставлены самому себе. Вас никто не охраняет.
Костя вдруг подумал: это правда. Его никто не охраняет.
— А в моем возрасте можно креститься? — спросил он.
— В любом можно. Хотите, наш батюшка вас окрестит? — Снегурочка обернулась и посмотрела на Костю новогодними глазами.
— Хочу, — серьезно ответил Костя.
Снегурочка достала из сумки маленькую книжечку величиной с карманный блокнот. Протянула Косте.
— Это молитвенник, — объяснила она. — Тут на последней странице наш адрес и телефон.
— Телефон храма?
— Нет. Телефон нашего православного издательства. Меня Рита зовут. Скажете: позовите Риту.
Костя взял молитвенник. Положил в карман.
— А для себя лично вы что-нибудь хотите? — спросил Костя.
— У меня все есть.
— Ну… У английской королевы тоже все есть, и даже больше, чем у вас. И то ей что-то надо…
— А чего у нее больше? Король? Так он мне и даром не нужен. Королевство? Я без него обойдусь. А остальное у нас одинаково: земля, хлеб, вера…
— Стоп! — скомандовал Костя.
Машина встала. Костя вышел. В кармане лежала начатая пачка. Он отсчитал семь сотенных банкнот и протянул. Почему семь, он не знал. Так получилось. Семь — мистическая цифра. Семь дней — это неделя.
Снегурочка включила свет. Долго смотрела на деньги. Потом спросила:
— Что это?
— Жертвоприношение, — ответил Костя.
— Спаси вас Бог, — просто сказала Снегурочка. — Приходите, если что…
— Можно вопрос? — спросил Костя.
Рита выжидательно смотрела на него.
— Если вы веруете, зачем краситесь?
— Так красивее. Господь не против. Он на такие мелочи внимания не обращает…
Машина весело фыркнула и ушла.
Костя сделал маленькое открытие: «милостыня» — от слова «милость». Сделайте милость… Явите божескую милость… Значит, милость угодна Богу, как творчество, как любовь. Костя посожалел, что у него мало денег. Оказывается, миллион — не так уж много. Это даже мало на самом деле…
— А вы мне снились, — обрадовалась старуха. — И еще знаете что? Битые яйца.
Костя прошел и разделся. Старуха журчала, как весенний ручей:
— Раньше битые яйца снились мне к деньгам. А сейчас — просто к битым яйцам. Я пожарю вам омлет с сыром.
Старуха ушла на кухню.
Костя достал из сумки десять пачек и положил их на середину стола.
Стал ждать.
Старуха вошла с тарелкой. Остановилась. Строго спросила:
— Что это?
— Сто тысяч, — смущенно отозвался Костя. — За дачу. Я покупаю у вас дачу. Вы не против?
— Я против того, чтобы грязные деньги лежали на обеденном столе.
— Почему грязные?
— Вы представляете, через сколько рук они прошли? И что это были за руки… Уберите их куда-нибудь.
Костя перенес деньги на подоконник.
— Подите вымойте руки, — попросила старуха.
— Я же вилкой буду есть, — возразил Костя.
— А хлеб?
Костя послушно отправился в ванную комнату. В ванной была стерильная чистота, как в операционной. Костя понял, что у старухи — мания чистоты. Деньги для нее — источник грязи. Но не только. Деньги — это потеря загородного дома, который помнит ее маленькой и молодой. А вместо этого куча денег, как битая скорлупа.
Костя вернулся в комнату. Старуха сидела, глядя в стол.
— Они сказали, что никогда не вернутся в Россию, — проговорила старуха.
Костя понял, что речь идет о сыне и о его семье.
— Они сказали, что в Америке лучше их детям. Дети — уже американцы.
— А им самим? — спросил Костя.
— Им самим трудно. Эмиграция — это всегда стресс.
— Значит, свою жизнь под ноги детям? — спросил Костя.
— И мою тоже. Но зато теперь у меня есть много денег. Я буду менять их на рубли и докладывать к пенсии. Как вы думаете, сколько надо докладывать?
— Если скромно, то долларов двести, — предположил Костя.
— Значит, сто тысяч разделить на двести — будет пятьсот месяцев. В году двенадцать месяцев. Пятьсот делим на двенадцать — сорок. Мне хватит на сорок лет… Я буду покупать куриные сосиски в супермаркете.
— А в Америку вы не хотите переехать?
— Не хочу. Зачем я буду путаться у них под ногами? Там вместе не живут. Не принято. Это в Индии живут вместе. Чем ниже уровень жизни, тем крепче связь поколений.
Костя слушал, но ему казалось, что его никогда не коснутся старость, ненужность. У него все — здесь и сейчас.
Он подошел к телефону и набрал номер Кати. Мобильный был отключен, а домашний занят. Катя не прекращала работу дома, вела деловые переговоры по телефону.
Костя вернулся к столу. Старуха разливала чай.
— Это деньги ваши или ее? — Старуха кивнула на телефон.
— Мои.
— У вас такие деньги?
— А что?
— Ничего. Вы не производите впечатления делового человека.
— А деловые — они какие?
— Они сначала едут в нотариальную контору, оформляют сделку, а уж потом расплачиваются.
— А мы — наоборот, — сказал Костя. — Сегодня деньги, завтра стулья. Какая разница?
— Деловые люди держат деньги в западном банке, а не носят с собой. Деньги должны работать.
— А вы откуда знаете?
— От своего сына. Он знает.
— У меня нет счетов в западных банках, — сказал Костя.
— Я могу вам помочь. Вернее, мой сын. Хотите?