От ушей отскакивало, в голове звенело, но перевести было можно. Война в Азии, большая война. Завязла пасть Волчицы в горах Понта. А про «иные объекты» я и без декуриона знала. Во Фракии воюют, в Иберии, где Серторий-марианец, еще на море с пиратами.
...Теми самыми — киликийцами. До сих пор от слова этого мурашки по коже.
— Судя по последним сводкам и непроверенным слухам, рискну предположить, что успех очень переменный не в нашу пользу! Нет!
Плохи дела у Волчицы Римской. Пасть завязла, три лапы в капканах. Сколько лап у волка?
* * *
— К хозяйке пора, Феликс, — вздохнула я, на окна «Красного слона» кивая. — Ты — свободный, я — рабыня, сам понимаешь.
За разговором до самой ночи просидели, да и после не расстались, вместе к гостинице пошли. Занятный парень, жаль, язык ему мечом подрезали. Или в войске иначе и нельзя, не поймут? За руки не хватал, гнусности не шептал. Бывают же приличные люди на свете! Да!
— Рабыня? Ясно!
Нахмурился, носом-пилумом дернул.
— Трудность. Задача. Юридическая и практическая. Рабыню можно выкупить. Да! Нужно!
Не выдержала — рассмеялась, хоть и горько на душе стало. «Юридическая и практическая» — уж точно.
— И сколько я по-твоему стою, Феликс Помпеян? Пока что больше двух сестерциев не давали. Может, на денарий потяну?
— Стоишь? Ты?
Вскинул подбородок, подошвами сандалий в пыль ударил:
— Докладываю, Папия Муцила. Десять талантов! Серебром. Нет! Золотом. Да!
Десять талантов золотом? Ну спасибо, конный декурион!
Антифон
— Когда идет война, каждый молится своим богам. Так, Учитель?
— Угу.
— Просят о помощи, приносят жертвы, иногда и людей на алтарях режут. Выходит, на земле сражаются люди, а на небесах — боги? Как у того грека, который про Трою сочинил? Кто-то кого-то там ударил, и взгремели на павшем доспехи? Не смейся, Учитель, сама понимаю, что все это... мистика-рустика. А как на самом деле?
— Папия Муцила, люди не могут разобраться уже миллионы лет...
— Сколько?!
— Миллион — это больше трех, Моя обезьянка! Хочешь, чтобы Я открыл тебе все тайны мироздания? Что было вначале, как мир творился, чем управляется?
— Да!!!
— Папия, не люблю наглых обезьян!
— Ты — Учитель!
— Те, что Мне служат, очень удивились бы, услыхав такое. Не путай Меня с Моим братом. Вот он обожает наставлять таких, как ты!
— Ты часто вспоминаешь Своего брата, Учитель. Расскажи о Нем!
* * *
— Кресло сиятельной Фабии Фистуле! Оборачиваться негоже, можно лишь столбом стоять, ожидая, пока седалище доставят. Насколько я помнила, ничего подходящего поблизости нет.
— Сейчас начнется, госпожа Фабия. Выведут их, построят сперва, а потом...
— Угу.
Гай слева, Аякс — сзади. Справа — незнакомый человечишка в коротком плаще. Наверняка из школы, встретил как только на экседру поднялась. Не я, понятно, она — сиятельная.
— Аякс, ты всех знаешь?
— Да где там, госпожа! Больше тысячи братков-ячменников тут, за стенами, каждый месяц новых привозят... и увозят. Два дня назад игры были...
Ничего, всех и не надо. А если что, человечишка в плаще подскажет. Засуетились в школе Батиата! Еще бы, сама Фабия Фистула соизволила на экседру подняться.
— Гай! Прочитай что-нибудь про гладиаторов.
— Слушаюсь, сиятельная!
Меч на надгробье моем.
Содрогнись, проходящий, у камня.
Мертвый живого страшней.
У Плутона арену найду!
Кажется, парень сегодня не в настроении.
* * *
То, что я приметила на рисунке, звалось экседрой. Второй этаж, площадка, сверху навес, черепицей крытый. С улицы подняться легко, а со двора — не выйдет, разве что по лестнице приставной. Вначале думала, для стражи площадка. Не для нее, как выяснилось, охранники башенки угловые вороньем обсели. Так что не для стражи экседра — для меня. Точнее, для таких, как сиятельная, — дабы за учебой гладиаторской наблюдать.
— Кресло, госпожа...
Вот уж не думала, что римлянам и такое любо. Хотя, если подумать... Поглядит сиятельная Фабия на крепких парней, приметит нужного, кивнет человечишке...
— По корпорациям они в залах учатся. А во дворе, если корпорация на корпорацию.
Поморщилась. Объяснил, называется! Переспрашивать не стала, после у Аякса уточню.
— Слева, сиятельная, зал, где «галлы», справа — «фракийцы».
— Воды со льдом. И быстро!
Надоел! Пусть побегает, лед поищет, раз вызвался.
* * *
— Все помню, госпожа. Какие у нас в списке, примечу—и тебе шепну. А Крикса я знаю, давно знаю. Лямку с ним не тянул, раньше меня отпустили, но на арене видел. Непонятный он — то злой, никого не щадит, то добивать не хочет. Вот Эномай...
— Тише, Аякс! Потом.
Внизу — крик да стук. Бегают, машут мечами деревянными, падают, снова встают. «Галлы» на «фракийцев», кто кого. Учеба, конечно, мертвых не выносят, кровь песком не посыпают. И то хорошо.
Поглядела на Гая — занят поэт. Руками в ограду деревянную вцепился, шею вытянул. Римлянин!
— Гай, почитай еще!
— Язык замерз, сиятельная!
Ого! Что я слышу? И от кого? Какая ехидна моего Гая укусила? Ничего, с ехидной разберемся, а пока...
Эномай!
Чуть не вскочила. Вот он бог, в красе и силе! Рубится! Одного повалил, второго, третьего. Набедренная повязка на чреслах, страшный шрам даже отсюда видать, обнаженная грудь в пыли...
— Двоих приметил, госпожа. Они! Геркулесом клянусь, они! Обоих на моих глазах порешили, сам видел, сам! Чего же это творится?
Для того мы сюда и пришли — узнать, что творится. В списках, которые принес одноглазый, таких, как Эномай удалось насчитать восьмерых. Восемь покойников, на арене зарезанных, от ран умерших — и просто от болезней. Некоторых Аякс сам знал, сам и к Плутону проводил и заупокойную чашу выпил. Когда мы список изучали, он и помыслить не мог, решил, клички сходные.
Вот и пришли мы — убедиться. А я заодно, чтобы богом полюбоваться. Вот он, белокурый, повернулся, прямо на меня поглядел. Узнал? Едва ли, я под покрывалом, и солнце — прямо из-за спины.
— Госпожа, Крикс! Справа, постарше прочих.
Еще одна цель, как на стрельбах. Прежде чем знакомство сводить, стоит со стороны взор кинуть... Не разглядела толпа внизу. Кажется, седой. Точно, что кажется, гладиаторы редко до седин доживают.