Но и ко мне тоже, конечно. А приятно!
— Вот из-за вооруженных зверей наш Рим и погибнет.
Ошибка! Да! Рим погибнет из-за болтунов в тогах, знающих греческий язык...
Пора! А то и в самом деле до кулаков дойдет.
— Всем радоваться!
Фреска — как в храме Юпитера Капитолийского. Два благородных мужа сошлись в поединке, вот-вот сверкнет гладис, взметнется копейное жало... Справа — мой Гай тога едва на плече держится, волосы отчего-то торчком, рука восковые таблички сжимает. Слева — конный декурион. Тут и с тогой порядок (все та же, но уже без пятна) и с прической, зато в глазах такое, словно перед ним — сам Митридат. Посередине (вместо алтаря, что на фреске храмовой) — столик с блюдами и кубками. Кубки пусты, в одном из блюд — знакомые винные ягоды, рядом козий сыр, большими кусками нарезанный.
— Папия, здравствуй! Мы...
— Вижу.
Присела на табурет, вздохнула. Еще и с этими разбираться! Будто дел мало, будто я все утро делами этими не занималась. Чего я в Бани Префектовы пошла? Не потому же, что там колонны мраморные и мозаики камня цветного. На Юлию Либертину поглядеть пошла, мне же к ней в гости скоро. А где человека нужного рассмотреть со стороны можно, как не в банях? Потому и утром пошла. Простой народец в бани ближе к ночи норовит, после работы, а вот благородные...
По порядку. «Синекдоха» — это что? Или кто?
Далась мне эта синекдоха! Им, бойцам моим, впрочем, тоже. Завелись они, оказывается, из-за греческого языка. Гай за греков заступаться стал. Мол, культура, мол, в их языке нужных слов много, каких в латинском пока не придумали. А Феликс-декурион рубанул, что греческий этот римлянам и не нужен, потому как греки воевать не умеют. «Синекдоха» же, как оказалась, «соподразумение» - только по-гречески. Чего именно соподразумение и зачем, вникать не стала. Как по мне — в самый раз кличка для пса лагерного.
— Виноват, Папия! Увлеклись! — Феликс Помпеян оправил безупречные складки на тоге, нахмурился. — Тема! Важная. Обороноспособность Республики... Пришел представиться. Познакомиться. Да!
С Фабией Фистулой, хозяйкой моей, понятное дело. Чего бы такого соврать?
— Я тебе говорил. — Гай незаметно подмигнул, поглядел в окошко. — Сиятельная — она только по виду скромница. В бани с Папией пошла, обратно пустые носилки отослала, а сама... тоже.
Кажется, для конного декуриона оказалось слишком сложно. Вновь брови тонкие к переносице свел.
— Понял. Маневр. Отвлекающий. Да! Скромницы. Слыхал, да. Мораль. Нет! Отсутствие таковой. Да. К гладиаторам ходят. Верные сведения. Да!
— Да брось, Феликс! — заступилась я за беспутную хозяйку и заодно не только за нее. — Не замужем она, вдова... Что там у вас на столе, а то есть хочется?
Юлия Либертина — не вдова. Но с мужем не живет, тот уже года два как купил себе дом в Таренте. Так что если вдова, то соломенная, однако к гладиаторам не заглядывает, на играх бывает редко, мимов не любит.
Обо всем этом я в банях и узнала. Рассказали! А кое-что самой увидеть довелось. Кое-что, кое-кого.
— Мы с Феликсом поспорили не только из-за синекдохи, — без всякой нужды пояснил Не Тот Фламиний, прикладываясь к сыру. — Синекдоха — частность.
— Синекдоха — наш пес лагерный! — отрезал конный Декурион. — Да! Речь шла о Риме. Нет. О римлянах. Гражданах. Гражданах Республики. Упадок. Развал. Разврат. Наличие отсутствия боеспособных мужчин. Да-да-да!
— А во всем, выходит, культура виновата? — бледно улыбнулся поэт.
— Да!!!
Тут уж и я улыбнулась, на миг все свои мысли из головы выбросив. Ну да, конечно! Пришел конный декурион в гости о культуре спорить. Бедняга Гай! А если бы я ему про Эномая рассказала?
— Греки — пример. Согласен. Да! Развели культуру. Много. Излишне. Воевать не научились. Нет! Взяты в плен в качестве добычи римского народа. Да! Лекаришки и учителишки. Воевать не хотели. Не умели. Нет. Результат!
— Александр Македонский тоже воевать не хотел и не умел? — вновь не выдержал Гай, поглядев весьма и весьма выразительно. Не на декуриона — на меня. Ох ребята, ребята!
— Александр Македонский? Знаю. Да! Центурион рассказывал, — охотно согласился Феликс, тоже косясь в мою сторону. — Не грек. Македония — страна, расположенная в горной местности севернее Греции. Плохие дороги. Конница действует лишь небольшими отрядами. Да! Александр — не грек. Нет. Гречишек разбил. Вдребезги! Да. Покорил. Не пример. Нет!
А я вновь про дела свои думать стала. И вообще, и про Юлию Либертину. Гладиаторов соломенная вдова не привечает — и иных мужчин тоже не очень. А в Бани Префек-товы с целой свитой пожаловала из рабынь молоденьких. В кольцах все, в браслетах...
Мне бы и не ходить к ней, обойдусь, без нее справлюсь, но уж очень хотелось испытание себе устроить. Кто знает, в каких гостях еще бывать придется?
— И ты считаешь, Феликс, что греческая культура ослабила Рим? Да без нее мы были бы до сих пор... Как ты сказал? Вооруженными зверями? А зачем тогда власть, сила, завоевания?
— Сила — ради силы. Власть — ради власти. Завоевания — ради завоеваний. Да. Чтобы выжить. Чтобы не быть чужими рабами. Да!
Хотела я спорщикам напомнить, что оба они римляне весьма сомнительные. Вольноотпущенник и оск — хороши патриоты Республики! Не стала. Говорят, такие, из «новых людей», самые патриоты и есть. И не в Республике вовсе дело, встретились два петуха, распушили гребни.
...Если они — петухи, то я, значит, курица? Нет, не годится. На быков и волков не тянут, стать не та, баранами не назовешь — обидно.
— Развал народа. Да! Население Италии небоеспособно. Несколько миллионов взрослых. Дармоеды. Да! Война. Три войны. Набрали восемь легионов. С трудом. Контингент слабый. Да. В случае новой опасности формирование затруднено. Нет. Почти невозможно. Да!
Тут я уши навострила. Не зря мне еще в первую нашу с декурионом встречу волк в капкане представился. Три войны Рим ведет, да еще киликийцы, будь они прокляты, на море. Восемь легионов набрали, а больше и набирать некого? Так сколько лап у волка?
— Воевать разучились. Нет! Не научились. Строй на строй можем. Один на один — трудно. Гладиаторы лучше легионеров. Позор! Разгром! Да. Римские матроны ходят к гладиаторам!..
— Хватит, а? — взмолилась я. — Лучше давайте погуляем. День хороший, хозяйка... занята. Только про войну говорить не будем, ладно?
Ну уж не будем! Феликса так просто не остановить. Только зачем конному декуриону знать, что это мне ой как интересно?
Антифон
— Ты говоришь, Учитель, «гордыня», — спросила я Его как-то. — Что это? Гордость, но... неправильная?
Кивнул, задумался.
— Неправильная гордость? Неплохо сказано, моя обезьянка! Гордыня не просто завышенная самооценка, это — принципиально неправильная самооценка. Воображаешь себя не сильнее, не умнее, чем есть, — а кем-то вообще другим.