— Подпись — его? — с трепетом спросила она.
Он пожал плечами.
— Наверное… Откуда я знаю!..
— А… когда?..
Он взглянул на число.
— Одиннадцать дней назад… То есть ещё до Зибры, до кивающих молотов… Странно, что передали только сейчас… Или нарочно не спешили передать?.. Как считаешь?
Последнего вопроса Алият не услышала.
— Старикана этого уже искать поздно… — что-то напряжённо прикидывая в уме, выговорила она. — А пергамент — спрячь на всякий случай куда-нибудь… И держи при себе… Полезный пергамент… Только, слышишь, — всполошилась она вдруг, — чтобы Кахирабу об этом — ни слова! И вообще никому!..
— Да уж не глупенький, — проворчал он, свивая послание в тугую трубку. — Сам понимаю…
* * *
Незабываемы были эти первые дни мятежа. Казалось, восстали не только люди — восстала пустыня. Ошеломлённые ливнем пески зашевелились, оживая. В низинах и вдоль вчера ещё сухих русел поднимались хрупкие алые, жёлтые, мраморно-белые цветы. Дети сбегали из селений и приносили их целые охапки.
Такое впечатление, что равнины на севере Чубарры устелены были яркими кимирскими коврами. «Самум» вёл караван по колеблющимся алым полям, где лишь изредка плыл навстречу нежно-жёлтый островок.
Глаза у мятежников были шалые, ликующие, предстоящая война представлялась праздником, впереди ждала неминуемая победа. Пожалуй, единственной мрачно настроенной особой на борту «Самума» был сам Ар-Шарлахи. Он всё ещё терзался мыслью о принесённой в жертву тени Ар-Аяфы. Ему, естественно, и в голову не могло прийти, что оплакиваемый им оазис не только уцелеет, но даже и не пострадает в грядущей смуте. Весь ущерб, выпавший на долю Ар-Аяфы, был уже причинён этой тени в первый день мятежа.
— По кровушке плывём… — цедил Ар-Шарлахи, окидывая неприязненным взглядом алые поля.
— Причитаешь, как старик! — не выдержала Алият. Она стояла рядом с ним у правого борта. — Надоело!.. Говорю тебе: всё идёт как надо! Кахираб лишней крови не потратит…
— На месте Кахираба, — угрюмо заметил Ар-Шарлахи, — я бы как раз постарался положить побольше трупов…
— Почему?
— А с мёртвыми — спокойней. Качай себе нефть, никто не мешает…
Огромные колёса вминали хрупкие влажные головки цветов в песчаную почву. Караван полз с державной медлительностью. Красота красотой, но расстелившиеся вокруг алые ковры скрадывали неровности рельефа, так что покалечить корабль было проще простого. Нежно-жёлтые островки плыли навстречу всё чаще, пока не слились воедино. Теперь уже навстречу поплыли алые островки.
Ар-Шарлахи вдруг разозлило это редкое зрелище, столь же однообразное, как сами пески, и он решил спуститься к себе. Проходя мимо каюты, отведённой Кахирабу, приостановился. Сначала ему показалось, что командующий разговаривает сам с собой. Потом слуха коснулся знакомый писк, и Ар-Шарлахи решительно открыл дверь, поймав себя при этом на мысли, что привык уже входить без стука куда угодно. Главарь. Государь. Владыка…
Кахираб, свирепо выгнув упрямые брови, сидел на подушках и держал у самых губ знакомую металлическую черепашку с гибким раздвижным прутом.
— Каким образом? — гримасничая, вопрошал он придушенным страшным голосом. — Да ты вообще понимаешь, что говоришь?..
Завидев Ар-Шарлахи, приветственно шевельнул свободной рукой (присаживайся, мол), но разговора не прекратил, мало того — перешёл на родной язык. Полились переложенные придыханиями гласные.
Ар-Шарлахи опустился напротив и стал ждать, когда тот закончит беседу. Металлическая черепашка заныла, запела дребезжащим голоском. Кто-то в чём-то оправдывался. С каждым словом Кахираб хмурился всё сильнее. Потом изрёк какую-то весьма мелодичную угрозу и выключил устройство. Несколько секунд сидел неподвижно, слепо глядя на Ар-Шарлахи.
— Как тебе это понравится? — безжизненно осведомился он наконец. — Караваны Харвы уже в пути. Это первое. Второе. Они миновали Ар-Аяфу. Они идут за нами.
— И что же это значит? — осторожно спросил Ар-Шарлахи.
Кахираб вздохнул, убрал гибкий металлический прут в корпус черепашки и взвесил устройство на ладони.
— А это значит, — сказал он, — что на одном из их кораблей сидит кто-то с такой же вот точно штукой и просто меня подслушивает… Ну а как они ещё могли узнать, что нас уже нет в Ар-Аяфе? — взорвался он вдруг. — И ведь это ещё не всё! Оказывается, треть зеркальщиков Харвы (треть!) вооружена новыми щитами…
— То есть плохи наши дела? — тихо спросил Ар-Шарлахи. Секунду Кахираб пребывал в тревожном раздумье, потом вскинул карие, зловеще повеселевшие глаза.
— Наоборот! Перестарались удальцы, перестарались… Теперь и слепому ясно, что происходит. Тамуори и его банда копают под Тианги, причём уже не скрываясь. Видишь ли, Улькар — их ставленник… Словом, считай, что все они отстранены. Анитамахи таких шуток не понимает.
— Я ведь спросил не о делах Тианги, — ещё тише напомнил Ар-Шарлахи. — Я спросил тебя, как обстоят наши с тобой дела. Плохо?
Кахираб помрачнел.
— Да как… — нехотя отозвался он. — Не то чтобы совсем плохо… Ведь, кроме того, о чём я говорил в прошлый раз, есть ещё и запасные варианты.
— Например? — Ар-Шарлахи встревожился. От Тианги и его подручных он давно уже ничего для себя хорошего не ждал.
— Например, попросить помощи у Кимира.
— У меня там дурная слава. Я два каравана стравил на границе.
— Всего-то? — Кахираб усмехнулся. — Но, прости, кем ты тогда был? Разбойником? А теперь ты кто?.. Ты — владыка Пальмовой Дороги. Теперь ты можешь говорить на равных и с Улькаром, и с Горткой…
— Да, но ведь Гортка потребует чего-нибудь взамен…
— Ничего он не потребует. Ему самому позарез нужен союзник против Харвы. И потом — смотря как повести переговоры… Собственно, чтобы выровнять силы, нам нужно пятнадцать полностью оснащённых боевых кораблей, не больше.
— Это целый флот, — заметил Ар-Шарлахи.
— А разве союзник не стоит флота? — задумчиво спросил Кахираб. — Тем более союзник и родственник…
— Как ты сказал?
— Союзник и родственник, — повторил Кахираб. — Ну что ты уставился? Если Гортка отдаст за тебя свою племянницу (ей сейчас, по-моему, лет четырнадцать), он просто обязан будет позаботиться о её безопасности…
Ар-Шарлахи онемел. Вот эта особенность жизни государя раньше от него ускользала. «Самум» тряхнуло, и кто-то снаружи мягко влепился всем телом в переборку.
— Да верблюд их потопчи!.. — проскрежетал вне себя Ар-Шарлахи. — Подслушивают, что ли?
Он встал и резко распахнул дверь. Первое, что он увидел, были изумлённые, беспощадно прищуренные глаза Алият.
Армада, ведомая «Самумом», текла на восток вдоль Пальмовой Дороги, вбирая в себя всё новые и новые караваны. А идущие за ней по пятам две флотилии Харвы таяли и таяли. Ломались колёса, отставшие корабли вынуждены были входить в гавани опустевших оазисов, населённых лишь стариками, женщинами да детьми, и часто стоянка эта оказывалась для голорылых последней. Истории, всплывшие впоследствии, были страшны, но в достаточной степени одинаковы: пальмовое вино, уснувший или отвлечённый женщинами караул, бесшумно крадущиеся подростки и старики с тонкими, как жало, клинками в руках… Впрочем, исход у этих историй мог быть любой. В тени Ар-Нуера, например, страж всё-таки поднял тревогу, и жители оазиса были вырезаны разъярённой солдатнёй до единого.