Но согбенная, хнычущая старуха-нищенка, что ходила по домам, выклянчивая миску похлебки, повсюду шептала, повсюду сплетничала, что царская дочь понесла от какого-то заезжего молодца, обычного человека, и теперь лжет, прикрывая свой грешок.
— Бог? — усмехалась беззубая карга. — Ну тогда я и сама богиня! Если, чтобы быть богом, достаточно иметь горящий глаз, вкрадчивую речь да руку, ловко залезающую под юбку, то таких мошенников на ярмарке пруд пруди!
О змееустая Гера! Сестры Семелы, завидовавшие ей, поспешили разнести клевету. И в городе, и во дворце начали смотреть на Семелу с недоверием или презрением. Жрецы роптали.
Семела велела привести к себе нищенку и набросилась на нее с упреками за слухи, которые та распускает.
— Ох! Угрожай, угрожай, коли хочешь, — отвечала старуха. — Даже побей меня, если тебе легче станет, или вели прогнать; но это ничего не изменит. Я ведь лишь повторяла то, о чем все и без того шепчутся! Ты-то сама вполне уверена, что тот, кто тебя обрюхатил, — бог? Это ведь он сам так говорит. В мире хватает соблазнителей, которые выдают себя за невесть кого. Он ведь не здешний, твой любовник? Ты продолжаешь видеться с ним?
— Это Зевс! — вскричала Семела, топнув ногой.
Нехороший огонек вспыхнул во взгляде старухи.
— Если хочешь, чтобы народ тебе поверил, сама удостоверься в том, что утверждаешь. Это ведь и в самом деле может оказаться Зевс. Потребуй у него, чтобы он тебе показался в своем божественном обличье. Если он это сделает, у тебя больше не будет сомнений, да и у города тоже.
О ревность, о коварство! Только я вновь увиделся с Семелой, которая к тому времени уже была на седьмом месяце, как она мне сказала:
— Ради блага ребенка, которого я ношу, пообещай исполнить мою просьбу. Ты ведь царь богов и вполне можешь сделать это для меня.
Я охотно пообещал и даже поклялся Стиксом. Я любил ее. Но едва она высказала свою просьбу, я сразу понял, какую гнусную шутку сыграла со мной моя супруга: мне самому предстояло стать орудием ее мщения.
Но я не мог уклониться, я ведь поклялся. Если бы я не выполнил просьбу, Семела перестала бы верить, что я бог; и в то же время на согрешившую царевну обрушился бы гнев царя и жрецов, народ растерзал бы ее, побил камнями, убил. Но, явив ей себя во всей силе и истине, во всей мощи и сути... Я был осторожен, как только мог! Взял в руку самую слабенькую молнию, отнюдь не такую, какой сокрушал титанов, взрывал материки и разбивал безумные звезды; эта могла воспламенить всего лишь дерево, лес, разрушить всего одно селение. Но и ее оказалось чересчур; человеческая жизнь не способна вынести столь ослепительного накала.
Успела ли несчастная Семела увидеть ужасную вспышку, вырвавшуюся из моего кулака? Ну почему приходится губить то, что любишь?
Я бросился к ней, чтобы спасти хотя бы ребенка из ее чрева. Через какое-то время престарелый Кадм и его жрецы обнаружили жалкую, черноватую и скрюченную фигурку под обугленной сосной. Они опознали Семелу по ее спекшимся украшениям.
Дионис. Его опасное детство.
Виноградная лоза и опьянение.
Свита вакханок. Кругосветное путешествие
и освободительная роль Диониса
У меня на руках оказался недоношенный божок, которого мне предстояло кормить и скрывать, и я призвал на помощь изобретательного Гермеса. А сам тем временем поместил крошечного младенца, чтобы ему было как можно теплее, в углубление своего паха. Это навело Гермеса на одну мысль: он отнес своего младшего братика в храм и устроил его в пустотелом бедре моей большой статуи, приказав жрецам поддерживать вокруг жаркий огонь. И повелел соблюдать строжайшую тайну. Это и дало повод говорить потом, что ребенок родился из бедра Зевса.
Когда, вскормленный молоком и медом, как я сам когда-то, ребенок достиг возраста, в котором дети появляются на свет, Гермес забрал его и отдал под опеку двоим смертным: царю и царице Орхомена, что неподалеку от Фив. По-прежнему заботясь об осторожности, Гермес посоветовал им нарядить маленького бога девочкой.
Но Гера следила за всеми этими тайными хождениями, догадываясь, что они касаются ребенка Семелы. И она поразила безумием царя и царицу Орхомена.
Тогда Гермес снова забрал моего сына и переправил его в Азию, в долину Нисы. Он облачил дитя в шкуру ягненка и поручил местным нимфам позаботиться о нем.
— Следите за тем, чтобы на нем всегда было руно молодого барашка, — наказал он им.
И ребенка с тех пор стали звать Дионисом, что значит «бог Нисы», но также «дважды рожденный», или «рожденный в двух обличьях».
В долине Нисы росло чудесное растение — виноградная лоза. Дионис обнаружил его, будучи еще подростком. Раз сдавливают козье вымя, чтобы добыть молоко, раз давят хлебные зерна, чтобы получить муку, и оливки, чтобы извлечь масло, то почему бы не попробовать давить виноградные ягоды? Так Дионис изобрел вино.
Едва отведав этот напиток, он испытал несравненное блаженство и почувствовал себя настоящим богом. Но при этом разгорячился и сбросил с себя баранью шкуру. Гера заметила его и тотчас же поразила безумием.
Тогда-то и началось для Диониса его странное путешествие по миру, иногда веселое и торжествующее, иногда буйное, безрассудное и исступленное. Он не все время был безумен. Помешательство накатывало на него лишь временами, и тогда сила, с которой он не мог совладать, толкала его к странствиям.
Во Фригии Дионис встретил мою сестру Деметру, которая посвятила его в свои мистерии. Она — богиня хлебных злаков, он — бог виноградной лозы; они объединили свои секреты и свою силу; с тех пор в мистериях хлеб и вино неразделимы.
Дионис, называемый также Вакхом, шел в венке из плюща или дикого винограда, держа в руке деревянный жезл, тирс, с навершием в виде сосновой шишки. Если и сегодня сосновые ветви служат вывесками вашим тавернам, то это из-за Диониса.
За ним следовали вырастившие его нимфы; их называли менадами или вакханками. Едва одетые, тоже в венках из плюща, они размахивали тирсами, играли на флейтах или тамбуринах, плясали на дорогах и площадях и обладали способностью укрощать диких животных.
Повсюду, где проходил Дионис, к его кортежу присоединялись дриады, силены, сатиры, да и смертные тоже: мужчины и женщины, ищущие буйства, опьянения и приключений. Это был необычный, ни на что не похожий поход, одновременно оргиастический и завоевательный, где воины смешивались с танцовщицами, а их вождь разъезжал с золотым кубком в руке на высокой колеснице, запряженной пантерами.
В Дионисе объединялись и прорывались на свободу агрессивная гордость Ареса, любовные притязания Афродиты и мое собственное сластолюбие.
Издалека было слышно, как приближается его странное поющее воинство. Если какое-то царство или город отказывались впустить его — разгоралась яростная битва, где менады не уступали в драке иным удальцам. Но, встретив хороший прием, они отдавались кутежу, затеяв праздничное шествие, в котором воины поддерживали плясуний, отбивая такт на своих щитах, и весь народ следовал за ними в ночь безудержного веселья. На следующий день в канавах валялись сбитые вином с ног мужчины и изнуренные любовью женщины.