– Не понимаешь?

– Его родители отправились отдыхать. Естественно, им не хотелось, чтоб крысенок путался у них под ногами. Вот они и сплавили его мне.

– Так он… выходит… не убегал из дома?

– Господи боже, нет! Так он это тебе рассказал? Да нет. Абсолютно нормальное школьное детство, насколько я помню. Его, правда, вытурили из школы за то, что он наводнил ее какой-то похабщиной, издавая школьный журнал. Провел пару лет в местном колледже Глостера, сдал там экзамены. Потом преподавал в норфолкской приготовишке. Потом Святой Матфей. А что, он тебе наплел что-то совсем другое?

– Нет-нет. Примерно это. Ну, может быть, добавил одну-две… э-э… прикрасы. Разного рода увлекательную чепуху насчет Пиккадилли, тюрьмы и тому подобного. Уверен, он и не думал оскорбить меня ожиданиями, будто я во все это поверю.

Нога Эйдриана соскользнула с подоконника. Задергавшись в попытках сохранить равновесие, он высадил ногой окно первого этажа, мусорный бак повалился, и Эйдриан рухнул, ударившись спиной о землю. Не помедлив, чтобы выяснить, какой ущерб он причинил себе или окну, Эйдриан вскочил и припустил по улице.

Глава четырнадцатая

Эйдриан сложил ладони домиком и ласково улыбнулся. Девушка продолжала читать:

– «Отелло» – это трагедия частной жизни, фраза сама по себе несообразная, поскольку, как и в большинстве шекспировских трагедий, успех достигается здесь посредством трактовки, не отвечающей форме. Именно отсутствие такого соответствия и делает тему вечной; завесы, срываемые со всего частного, – вот тема, более чем отвечающая нашему времени, как, возможно, и любому другому. Это ввергает нас в хаос, и мы извергаем любовь.

– О, браво! – воскликнул Эйдриан. – Запоминающаяся фраза, Шела.

Девушка слегка зарумянилась от удовольствия.

– Вам понравилось, доктор Хили?

– Еще бы! Понравилось еще при первом чтении… те-те-те, постойте-ка… это было лет, наверное, уж десять назад… в восемьдесят первом, почти уверен… и сейчас нравится ничуть не меньше. Со временем она, похоже, становится только лучше. Джон Бэйли, «Шекспир и трагедия», издательство, если память совсем уж мне не изменяет, «Раутледж и Киган Пол».

– О боже. – Девушка покраснела опять, на сей раз не от удовольствия.

– Боюсь, дорогая моя, фраза слишком уж запоминающаяся.

– Дело в том, что…

– Я знаю, вы были… безумно заняты. Но поверьте, я с куда большим удовольствием выслушал это достойное эссе, чем прослушал бы ту ерунду, которую вы состряпали бы без помощи Бэйли. Все к лучшему. Думаю, вам удастся получить ту степень, какой вы жаждете, и без того, чтобы я докучал вам, требуя по эссе каждые две недели, ведь так?

– Ну…

– Конечно, удастся! – Эйдриан встал и подлил вина в стакан Шелы. – Еще немного мальвазии?

– Спасибо.

– Дымчатый, вулканический привкус, который не может опротиветь. Вы, насколько я знаю, играете?

– Да… я потому и не поспела с работой.

– Не понимаю, почему я сказал «насколько я знаю», – я же видел вас во множестве постановок. В этот уик-энд из Лондона приезжает моя жена, вы о ней, возможно, слышали?

– Дженни де Вулф, режиссер? Конечно!

– В таком случае, почему бы вам не заглянуть сегодня вечером к нам на Трампингтон и не сказать ей «здравствуйте»?

– Правда? Я бы с радостью.

– Прекрасно, дорогая моя. Скажем, в семь?

– Это будет чудесно. Спасибо!

Эйдриан с одобрением наблюдал за тем, как девушка подбирает сумку, шарфик, как направляется к выходу.

– Да, кстати, Шела…

Она ожидающе остановилась в дверях.

– Я обратил внимание на то, – сказал Эйдриан, – что вы состоите в университетском Обществе гуманистов.

Во взгляде ее обозначился намек на вызов, на подозрительность.

– И что?

– Для вас это серьезно?

– Очень.

– Вы, возможно, и к религии относитесь неодобрительно?

– Я ее терпеть не могу.

– А, вот это уже интересно. Думаю, стоит пригласить к нам сегодня и старика Трефузиса, уверен, он вам понравится, и не сомневаюсь, что ему понравитесь вы. Мы с ним работаем сейчас над… над одной проблемой, которая вас, возможно, заинтересует.

– Да?

– Как вам, вероятно, известно, разного рода функционеры, набранные по самым оголтелым ответвлениям христианской церкви, обозвали девяностые годы «Десятилетием евангелизма».

Девушка состроила гримаску комического отвращения.

– Ой, не напоминайте.

– Мы обнаружили, что за этой жалкой, причудливой формулировкой кроется… – Эйдриан умолк – Впрочем, неважно. Остальное я расскажу вам вечером. Драйден-хаус, Трампингтон. Мимо не пройдете.

Девушка выглядела заинтригованной.

– Хорошо. Значит, до вечера, доктор Хили. Э-э… до свидания.

– Всего хорошего, Шела. Да, и еще, Шела.

– Что?

– Буду вам благодарен, если вы пока никому об этом ни слова не скажете. Вы скоро узнаете – почему.

Эйдриан полюбовался в окно, как девушка скачками пересекает муравчатую лужайку во Дворе боярышника. Потом улыбнулся, присел за стол и написал короткую записку.

«Белоголовому орлану. Коврижка. Незамысловатая. Думаю, можно начать игру. С любовью, Темный вран».

Он откинулся в кресле, сунул написанное в факс и нажал кнопку автоматического набора номера. Посмотрел, как листок бумаги уезжает в пыхтящую машину, и снова подошел к окну.

На другой стороне двора он увидел в открытом на втором этаже окне старика. Старик на миг наклонился, копошась в чем-то у себя на столе, потом выпрямился во весь рост, помахивая только что оторванным листком бумаги. Он повернулся к Эйдриану, взмахнул листком, точно майский танцор носовым платком, и бойко сплясал короткую джигу.

Эйдриан рассмеялся и отступил от окна.

Благодарности

Дональд Трефузис и его «Беспроводные эссе» впервые появились в программе «Незакрепленные концы» на Радио-4 Би-би-си. Я хотел бы поблагодарить ее режиссера Яна Гардхайза и диктора Неда Шеррина, предоставивших профессору трибуну для обнародования его идей и наблюдений.

Эта книга никогда и ни за что не была бы написана, если бы не неистовые угрозы и безжалостный шантаж со стороны Сью Фристоуна из издательства «Уильям Хейнеманн» и Энтони Гоффа из литературного агентства «Дэвид Хайэм».

Я благодарен моим родителям за исследования, проведенные ими в Зальцбурге, Тому Райсу – за разрешение процитировать «Я не знаю, как любить его», Хью и Джо Лори за прочтение рукописи – даром что у них были сотни куда более интересных дел – и Джо Фостеру за все вообще.