Утром ему принесли его последний завтрак, состоявший из рисового пудинга, куска хлеба и стакана чая. Он снова, в который уже раз отказался от священника и стоял теперь в полном одиночестве возле большого зарешеченного окна с матовыми стеклами. Ему казалось, что он слышит, как за окном тихо падают снежинки, и одновременно чувствует, как по рифленым железным листам галереи, стараясь ступать как можно тише, движется процессия с палачом во главе. Это идут за ним. И он повернулся, чтобы встретить гостей.
Их было много, во всяком случае больше, чем он ожидал. Алекс узнал адвоката, начальника тюрьмы, доктора Белла и еще нескольких человек. Все были в простых черных костюмах, белых сорочках и галстуках. Войдя в камеру, они остановились, выстроившись полукругом, и некоторое время молча взирали на осужденного. «Кто же из них палач?» — подумал Алекс. Он повернул голову и посмотрел на дверь в стене слева от себя, полагая, что настал ее черед отвориться. Мысленно он отсчитывал последние секунды своей жизни и молил Бога, в которого не верил даже теперь, чтобы тот позволил ему прожить эти секунды достойно. Сердце его бешено колотилось, и все тело сотрясал мелкий, противный озноб. И, тем не менее, ему казалось, что он был готов. Только не думать о прошлом, не вспоминать детство, солнце, траву, речную заводь. Сосредоточиться на этом акте возвращения туда, откуда пришел, где пребывал миллиарды лет… Но он не мог. Ведь невозможно не думать о жизни, когда так молод и так любишь ее. Плотно сжав губы, чтобы не выдать их трепет, он стоял слегка покачиваясь. От напряжения его глаза начал застилать туман, и он закрыл их, стараясь вырвать из памяти самые дорогие из хранящихся в ней образы: матери, отца и брата. Одно радовало его в эту минуту — его смерть не причинит им боли и не сожмет их любящие сердца тисками скорби. Но Шарлотта…
Алекс не видел, как стоявший в центре лорд Гринвуд — председатель Судебного комитета Тайного Совета, раскрыл поданную ему начальником тюрьмы папку с королевской монограммой, вытесненной на темно-синей коже.
— Георг VI, Божьей милостью король Соединённого Королевства Великобритании и Ирландии, король Канады, Австралии и Южной Африки, император Индии и защитник Веры, на основании Королевской Прерогативы Помилования постановляет…
Дальнейшие слова Алекс уже не воспринял. Он широко открыл глаза; пол, стены, потолок и все, кто стояли напротив, стали медленно вращаться, искажаясь и вибрируя, а звуки растянулись, перейдя в область низких частот, словно некто придерживал пальцем граммофонную пластинку. Алекс не почувствовал, как его подхватили чьи-то руки, и последнее, что сделал до того, как позорный обморок поглотил его сознание, прошептал: «Боже, храни короля!» — но этих слов никто не услышал.
* * *
Смертная казнь была заменена ему десятью годами одиночного заключения в тюрьме Оксфордского замка. Но уже в сентябре 1949 года, спустя несколько дней после образования Федеративной Республики Германии, Алекса Шеллена лишили британского подданства и репатриировали на родину. Не туда, где он родился и прожил ровно половину своей жизни, поскольку въезд на территорию Восточной зоны ему был запрещен. Условиями его освобождения, выдвинутыми британской стороной, стало обещание тихо прожить свою жизнь, не выступая публично, никому не давая интервью и не оставляя после себя воспоминаний.
А через несколько месяцев, 13 февраля, в десять часов десять минут вечера, когда по всей Германии зазвонили траурные колокола «памяти Дрездена», и этот звон тихо плыл в ночном небе, сливаясь с цветомузыкой мерцающих звезд, они сидели возле окна в темной гостиной. Он и Шарлотта. Она обняла его и склонила голову ему на плечо.
— Алекс, эти колокола звонят и в твою честь.
— Я знаю, Шарлотта, я знаю.