Ги посмотрел на своего оруженосца так, что я мысленно, ради развлечения, даже решил предугадать то, что он сейчас скажет:
«Да чтобы я, благородный рыцарь Ги де Эльбен, стал ждать, пока кто-то там освободит мне проезд?!.»
Я угадал почти дословно.
– Рено, – сказал Ги, сопровождая свои слова более чем выразительным взглядом, – если ты и дальше будешь мыслить так, как подобает скорее осторожному торговцу или даже пугливому крестьянину, то посвящения в рыцарское звание ты от меня не дождешься. Нет, не дождешься. Пусть даже все твои благородные родственники на коленях станут умолять меня об этом… Ждать! Еще чего! Да пусть лучше этот Бенедикт подвинется в сторону, если уж ему взбрело в голову грабить купцов у меня на дороге!
Кровь прилила к щекам молодого оруженосца. Ничего в ответ своему господину он говорить не стал. Но и оставить без всякого ответа прямое обвинение в трусости он также не мог. Поэтому он пришпорил лошадь и вырвался вперед: хотел показать своему патрону, что трусом его не может назвать никто.
– Стой, дурак! – рявкнул Ги, у которого, помимо бахвальства и спеси, имелась еще и некоторая толика здравого смысла. Рено, однако, сделал вид, что ничего не слышит. Ги устремился за ним.
Так мы и миновали поворот. Тем, кто находился за ним, наверное, должно было показаться, что мы свалились им как снег на голову. Нежданные, несущиеся во весь опор, злые и при оружии.
Наверное, поэтому они и начали в нас стрелять.
Собственно, к тому моменту, когда наш маленький отряд появился на сцене, бой между купцами и охраной – с одной стороны и бароном Бенедиктом и его людьми – с другой подходил к своему логическому финалу. Пятеро охранников были мертвы или тяжело ранены, еще двоим бароновы ребята крутили руки, а последний, очевидно успевший кого-то положить и понимающий, что ему все равно не жить, безуспешно пытался забрать с собой в могилу еще одного из тех четверых разбойничков, которые на него наседали. Мертвых купцов было четверо, а живые стояли смирнехонько – под наблюдением двух лучников и трех пехотинцев господина барона. Еще двое копались в купцовых тюках. Всего же бароновых людей там было девятнадцать, включая двух убитых и двух раненых.
Сам барон сидел на коне посреди этого побоища и снисходительно посматривал на происходящую у него под ногами суету.
Черт его знает, почему они начали в нас стрелять. Может быть, в запарке приняли нас за отставшую охрану. Может, по инерции. Может, у кого-то сдали нервы… А может, кому-то просто захотелось пострелять. Во всяком случае, никто не обратил внимания на белый плащ с красным крестом и на белую же мантию, в которую был облачен мой друг Ги де Эльбен. А зря. Если бы обратили, то уж сообразили бы, что ни купцовой охраной, ни легкой добычей мы быть не можем. Что касается барона Бенедикта, то, к своему несчастью, как раз в эту минуту он смотрел в другую сторону: говорил что-то лучнику, показывая рукой на еще сопротивлявшегося охранника.
Те двое, что держали на прицеле купцов, при нашем появлении перевели глаза на несущегося на них Рено и, как по команде, спустили тетивы. Один промазал. Второй попал. Но не в Рено. В шею его лошади.
Лошадь жалобно заржала и грохнулась в пыль. Рено кубарем покатился по земле. А Ги де Эльбен, наблюдавший эту сцену, привстал в седле и заорал во всю глотку:
– Ах ты ублюдок! Ты куда стреляешь, сарацинское семя? Это была МОЯ лошадь! И МОЙ оруженосец!!! Ну держись!
И, бросив собственного жеребца в галоп, заставил его перемахнуть через упавшую лошадь Рено и обрушился на несчастных лучников. Одного жеребец смял копытами, второго Ги зарубил мечом. Тут остальные люди барона, сообразив, что на них нападают, скопом набросились на тамплиера.
А вот тут уже и мы подоспели.
Я развалил череп солдату, пытавшемуся ткнуть алебардой в брюхо де эльбеновского жеребца. Обогнув телегу с другой стороны, мимо меня промчался Анри. Лавируя между телегами и лошадьми, ко мне бежал еще один солдат. Бой с ним занял четверть минуты. Прикончив его, я огляделся.
Трое солдат, вязавших охранников, отвлеклись на подскочившего Анри. Одного он уже успел зарубить, двое других, скорее всего, завалили бы паренька, если бы не недовязанные охраники, которые напали на солдат сзади.
Ги, находившийся слева от меня, сражался в данный момент с тремя… нет, пардон, уже с двумя противниками. В пыли, под копытами тамплиерова коня, возились еще двое: Рено, то ли не успевший вытащить меч, то ли окончательно озверевший после гибели своей лошади, душил голыми руками какого-то баронова солдата. Солдат, в свою очередь, пытался задушить Рено.
Помимо вышеперечисленных противников к нам бежали два инспектора купцовых тюков и еще двое из той четверки, которая прежде пыталась завалить последнего стойкого охранника. Охранник, кстати, был еще жив и, воодушевленный неожиданной подмогой, бился с удвоенной силой.
Что касается Тибо, то он к этому времени уже слез с лошади и, держа топор двумя руками, осторожно высматривал, кого бы этим топором тюкнуть в спину.
За Ги, который сражался с двумя противниками и к которому бежали еще две пары, я не слишком беспокоился, если бы не одно «но». «Но» имело вид последнего лучника, который держался вблизи баронова сапога и, положив стрелу на тетиву, хладнокровно прицеливался в моего друга. Заорав что-то неопределенное (зато очень громко), я заставил Принца перемахнуть разделявшую нас с лучником телегу. Вопль принес свои плоды – лучник переключился с тамплиера на меня, однако в спешке промазал, а еще через полторы секунды был убит. Затем едва не был убит я сам, поелику любезный барон Бенедикт прекратил бездействие и обрушил на меня здоровенную секиру. Уклониться я не успевал, пришлось поставить под удар щит. О, мой бедный щит! От намалеванного мною грифона почти ничего не осталось еще на турнире, когда рыцари и бароны (а также один английский король) лупили по бедной птице почем зря. Но от богатырского баронова удара треснула и сама деревянная основа, и только железные скобы, скреплявшие его края, не дали щиту развалиться прямо у меня в руках.
Мы обменялись с бароном двумя-тремя ударами, когда подбежали те самые четверо пехотинцев. Я не мог отвлечься ни на секунду – барон был силен, как бык, и размахивал секирой, как перышком. Пространства для маневра почти не было – вокруг нас теснились купцовы лошади и стояли в беспорядке купцовы же телеги, а в каком состоянии находился мой щит, я уже говорил. Бессильно наблюдая, как подбегают эти четверо, и безуспешно пытаясь в темпе завалить барона (а барон дрался умело), я уже успел попрощаться с жизнью, или, как минимум, с Принцем – поскольку эти ублюдки в первую очередь, скорее всего, станут рубить ему ноги.
Вот один из них замахнулся алебардой… Я не мог ничего сделать – я с трудом в это время отражал атаку барона… Но рядом уже был Ги де Эльбен, и человек с алебардой заорал, когда алебарда упала на землю – вместе с его собственной рукой. Оставшиеся трое быстро поняли, что трое против одного – это не преимущество, когда этот один – тамплиер. Полагаю, Ги справился бы с этими тремя и сам, но тут произошел исторический случай – Тибо влез в драку и угробил одного пехотинца своим топориком.