— А мое обаяние? Оно так-таки ничего не стоит? — скромно поинтересовался Нижегородский. — К тому же есть один простой прием, Саввушка, позволяющий снять подозрения. Прием этот называется залоговая сумма. Я положил на особый арбитражный счет, под контроль баварского Минфина, сорок тысяч марок, которыми в случае обмана мои партнеры не только расплатятся с клиентами, но и компенсируют свои собственные издержки.
Нижегородский решил не говорить компаньону о фотомонтаже, сделанном им предшествующей ночью. На нем он был запечатлен рядом с двадцатилетним Александром Алехиным: они стояли на улице в окружении нескольких журналистов.
— Прошлый год, международный турнир в Стокгольме, — нимало не покраснев, объяснил он в редакции «Шахматного вестника». — Этот русский, как вы знаете, занял первое место. Несмотря на последовавшую неудачу в Вильно, он намерен взять реванш уже в следующем международном турнире здесь, в Германии, нынешним летом. Не знаю, как вы, господа, а я считаю, что этот парень очень опасен. Готов заключить пари с кем угодно — в Шевенингене он одержит победу. Я слежу за ним с Дюссельдорфа. Помните, как он обставил Курта Барделебена? Четыре с половиной на пол-очка! Это же нокаут! Нет, мы просто обязаны приготовить Баварию к сражению и создать в народе группу поддержки отечественных гроссмейстеров.
— Вы что же, собираетесь в одиночку играть с тысячей желающих? — изумился ведущий шахматной рубрики.
— Со мной небольшая, но сплоченная группа единомышленников. У нас особая система распределения ресурсов, — без зазрения совести уже просто парил мозги Нижегородский. — Вы скоро поймете, на что мы способны. Вы были в Петербурге в девятьсот втором? Значит, вы не видели Гарри Пилсберри, когда он вслепую играл на двадцати двух досках. Это была не игра, а спиритический сеанс, в котором шахматистам противостояла тень невидимого медиума…
Каратаев хоть и не слышал всей этой чепухи, но уже прекрасно знал, на что в этом плане способен его соотечественник. Ему ничего не оставалось, как только махнуть рукой.
На первый тур подписалось триста семнадцать участников.
— Не густо, конечно, — подытожил Нижегородский, — но для первого раза вполне. Вот, смотри. — Он положил перед компаньоном листок с расчетами. — Мы собираем тридцать одну тысячу семьсот марок. По полторы тыщи отдаем «Вестнику» и «Тагеблату», остается двадцать восемь тысяч семьсот. Так… не будем выжигами и позволим выиграть пятнадцати участникам. Следовательно, пятнадцать тысяч долой и останется тринадцать семьсот. Тридцати возвращаем их взносы за ничью, стало быть, минусуем еще три тыщи. Итого, в остатке десять тысяч семьсот марок. Ну… семьсот уйдут туда-сюда, итого: по пять штук на брата!
Каратаев только фыркнул. Он, безусловно, понимал, что этим дело не кончится и что Нижегородский только корчит из себя простачка.
— А что, за полтора месяца очень даже неплохо, — Вадим спрятал бумажку с расчетами в карман. — Завтра начинаем.
В среду, пятого февраля, «Мюнихер тагеблат» вышла с первой таблицей шахматного марафона. Для этой цели было отведено чуть более половины последней полосы, которая предназначалась для спортивных новостей. Излишне говорить, что практически вся эта часть газетной страницы оказалась заполнена стандартным дебютным началом «е2-е4», слева от которого стоял личный номер конкретного участника. Вечерний «Шахматный листок» содержал таблицу с ответными ходами — «е7-е8». Игра началась.
Нижегородский задал программе шестой — средний — уровень сложности. К исходу четвертой недели около восьмидесяти человек проиграли или выбыли по иным причинам, нескольким удалось добиться ничьей и пятеро одержали победу. Вадим зорко следил за состоянием дел на досках. Программа высвечивала на мониторе текущие позиции, проставляя рядом с каждой диаграммой шанс белых на победу. Когда у многих такой шанс недопустимо повышался, Вадим поднимал уровень сложности, затем снова давал слабину, стремясь выйти на запланированное число победителей и «ничейников».
Однажды он увидел в комнате секретаря Пауля шахматы. Они стояли на подоконнике за занавеской, а рядом лежала стопка «Шахматных листков». «Интересно, под каким номером он играет?» — подумал Нижегородский. В тот же день он услышал, как Пауль обсуждал с садовником свой ответный ход и догадался, что вся их немногочисленная прислуга в курсе дела.
Однако ни Пауль, ни Нелли, ни Гебхард не могли даже предположить, что в доме, где все они служат, как раз и находится мозговой центр шахматной акции. Ни о чем не догадывался и утренний курьер, передавая садовнику небольшой конверт. Он молча просовывал его сквозь прутья решетки и тут же уходил. Принимая конверт из рук Гебхарда, Вадим несколько раз назвал его содержимое биржевой сводкой, что выглядело вполне естественно. Свою собственную распечатку он вручал курьеру уже лично, выгуливая в час пополудни Густава.
К концу пятой недели в игре оставалось менее ста номеров. Опустел и подоконник в комнате секретаря.
— Все должно быть по-честному, — сказал тогда Нижегородский Каратаеву. — Побеждает сильнейший.
Число выигравших к этому времени возросло до шести, и одновременно с этим рос ажиотаж. Победители были действительно неплохими шахматистами, деньги им выплачивались незамедлительно, что производило на публику благоприятное впечатление. О «шахматном марафоне» заговорила и сторонняя пресса. Весть о нем скоро вышла за пределы Мюнхена и даже преодолела границы Баварии. «Шахматный вестник» и «Мюнихер тагеблат» ликовали. К ним было обращено все внимание, а их тиражи молниеносно раскупались. Публика принялась делать ставки на последних участников игры, число которых начало стремительно уменьшаться. К тридцать седьмому ходу Нижегородский поднял уровень сложности до десяти и к сороковому выбросил сразу полтора десятка человек. Лучшим предлагалась ничья. Почти никто не соглашался. Когда оставалось лишь три победных вакансии, Вадим увеличил сложность до одиннадцати. Игровая таблица в газете сжалась до нескольких строк в одном столбце, и через три дня все было кончено. Последние трое победителей не успели довести дело до мата, поскольку соответствующие черные короли, дабы сэкономить время, сдались.
Начались обсуждения. Все победные партии белых были опубликованы, и «Шахматный вестник» объявил конкурс на лучшую из них, назначив победителю солидный денежный приз. Раздались голоса с требованием проведения нового марафона, причем, согласно опросу читателей, желание принять в нем участие выказало уже около двух тысяч человек. «Вестник» и «Мюнихер тагеблат» вели переговоры с газетами других городов на продажу им за большие деньги прав на публикацию таблиц и других материалов «Баварского летнего шахматного марафона». И дело здесь было не столько в лицензионном праве, сколько в понимании невозможности даже очень богатому издательству собрать свою команду шахматистов для технического обеспечения столь масштабного проекта. Пошли слухи о таинственном шахматном гении, скрывающемся ото всех по причине крайнего врожденного уродства или чего-то там еще, вплоть до его умения контактировать с потусторонними силами. Поговаривали и о некоем шахматном автомате и даже поместили в одной из газет его предполагаемый вид.