* * *
В полдень десятого апреля Нижегородский стоял на площади Хоэр Маркт перед изумрудно-зеленой аркой часов страховой компании «Анкер». Здесь он понял, как неудачно они с Вини выбрали место, а главное, время встречи, ведь как раз к полудню, когда часы Анкерур начинают свое представление, перед ними собирается большая толпа приезжих и уличных зевак, отыскать в которой нужного человека не так просто.
Зазвучала музыка. Гид одной из экскурсионных групп принялся громко называть имена исторических персонажей, чьи несколько гротескные фигуры одна за другой стали появляться в специальном окне. Шествие открыл римский император Марк Аврелий, а завершить его должен был композитор Йоганн Гайдн. К моменту появления Евгения Савойского Нижегородского легонько тронули за плечо.
— Господин Пикарт.
— Фрау фон Вирт.
Они отправились гулять по улицам весеннего города. Потом долго бродили по старинному Аугартену, музыкальным аллеям которого мог бы позавидовать иной оперный театр. Обедать решили на Альбертинаплац в ресторане гостиницы «Захер», где снял номер Нижегородский. На десерт он заказал фирменный шоколадный торт.
— Вам «Захер» настоящий или от Демеля? — спросил официант.
— Несите оба, а уж мы решим, какой из них лучше.
Официанты произвели торжественный вынос под музыку. Впереди в высоком колпаке шествовал оберкондитер, затем его помощники, а замыкали шествие два подростка-поваренка с блюдцами и специальными лопатками. На «Захере» настоящем стояла круглая шоколадная печать, на которой так и было оттиснуто: «Настоящий торт Захер». Конкурирующая фирма Демеля, с которой кафе Захера вело когда-то «Семилетнюю сладкую войну» [47] за права на изобретение их основателя, украшала свои изделия треугольной печатью со словами: «Захер от Демеля».
Мнения разделились. Вини отдала предпочтение кондитерам Демеля — поставщикам двора его императорского величества, Нижегородский, который вообще-то не ел сладкого, долго философствовал, пытаясь угадать ингредиенты, окончательно все запутал и выбрал «Захер настоящий».
— Боже мой, Вацлав, а куда девать все остальное?
— Попросим упаковать и отправить к вам в номер.
Простились поздно вечером. Утром Нижегородский обещал заехать за Вини в гостиницу. По дороге в Верфенштайн их ожидало романтическое путешествие по Дунаю.
Круизный пароход «Ахиллес» отчалил от пристани около одиннадцати часов утра. Установились теплые солнечные дни, и почти все пассажиры, разнеся свои вещи по каютам, собрались на открытых палубах. Патефон, усиленный репродуктором, заиграл «На прекрасном голубом Дунае», и пейзажи проплывающего по левому борту Венского леса как нельзя лучше вписывались в музыкальные такты вальса. От тонкой высокой трубы над речной гладью тянулся шлейф черного дыма. Высокое солнце, протяжные гудки, трепещущие на вольном ветру пестрые флаги, которыми была украшена верхняя прогулочная палуба, все это и, конечно же, музыка Штрауса сразу создало праздничное настроение.
Пароход был зафрахтован устроителем фестиваля и вез ту часть его гостей, которая проживала в столице и окрестностях. До Бург Верфенштайна — так официально назывался замок Ланца фон Либенфельса — предстояло проплыть вверх по Дунаю около 220 километров. Учитывая остановки, по времени это должно было занять чуть более суток.
— Как вы устроились, Вини? — спросил Нижегородский, когда они встретились наверху возле шлюпок.
— Сносно. Моя соседка — тихая старушка, имя которой я уже позабыла. Она называет себя консорорессой ордена, что означает, если я правильно поняла, по аналогии с собратом — сосестра. А вы?
— Мой сосед — отставной майор Франц Магуль. Он донат — человек, принявший обет послушания приору, но еще не ставший полноправным братом-рыцарем. Узнав, что я немец, он сразу начал допытываться, не был ли кто из моих родственников в деле при Садовой. [48]
— Смотрите, смотрите, — зашептала Вини, — вон Гуго Тауренци. Помните, я вам о нем говорила?.. Да не там, куда вы смотрите? Боже, он идет сюда…
С сигарой в руке к ним подошел человек лет тридцати. Он был худ, имел выпуклые, как при базедовой болезни, глаза, и, судя по всему, чувствовал себя здесь совершенно в своей тарелке. Его лицо — щеку, подбородок и нос — украшали три шрама, которые он носил гордо, как носят боевые награды.
— Баронесса! — воскликнул Тауренци, не обратив на Вадима ни малейшего внимания. — Почему вас не было в прошлом году? Я ждал. Между прочим, — перешел он на доверительный тон, — в салоне накрывают к обеду. Если сядете рядом, я познакомлю вас с моим приятелем. Вы ведь все еще не замужем?
Нижегородский на всякий случай загодя навел биографическую справку об этом человеке и сейчас с любопытством, хотя и украдкой разглядывал его. В легитимной истории оберштурмбаннфюрер СС Тауренци должен был оставить хоть и не очень заметный, но кровавый след. Сухие строки биографии этого человека свидетельствовали, что во время Второй мировой войны он должен стать военным преступником. В 1948 году его дело будет рассматриваться на суде двенадцатого международного трибунала под условным названием «Флорианский шахматист». Несколько лет Тауренци, который так и не станет чемпионом не только мира, но и Австрии, будет руководить одним из сорока девяти филиалов Маутхаузена близ Маркт-Санкт-Флориана. Здесь он преуспеет во многом, особенно в организации шахматных турниров среди узников. Всеми правдами и неправдами он станет переводить в свое отделение хороших игроков из других лагерей и даже попытается сфабриковать несколько обвинений против живущих на свободе австрийских, чешских и венгерских шахматистов, чтобы заполучить их к себе…
В кают-компании всем пассажирам раздали свежий номер «Остары», после чего, разбив триста человек на две равные группы, поочередно накормили вкусным обедом. Многие пассажиры были давно знакомы друг с другом и во время обеда, поделившись на группки, вели обычную салонную болтовню о политике, светских новостях, нарядах и тому подобном. Не забыли промыть кости и царедворцам, при этом больше всех досталось, разумеется, наследнику.
— Друзья? — удивлялся дородный господин слева от Нижегородского. — Где это вы видели друзей у нашего буки? В свое время он даже родного брата сделал своим врагом.
— Фердинанд — патологический убийца, — вторила ему дама справа от Нижегородского. — Говорят, он убил уже триста тысяч животных.
Потом был послеобеденный променад, по окончании которого всех снова пригласили в кают-компанию, но уже на лекцию. Народу на этот раз несколько поубавилось: кое-кто отправился в каюты отдыхать, часть мужчин собралась в курительном салоне. Что касается Нижегородского, то он вынужден был пойти, так как обещал Каратаеву посетить все официальные мероприятия с очками на носу. Они уселись с Вини в заднем ряду и негромко переговаривались, нимало не интересуясь содержанием лекции. Выступал представитель крохотного немецкого отделения ордена.