Люля стояла и раздумывала: может быть, выбирала между Францией и тем, кому она звонила.
– А куда именно? В Париж? – спросила она.
– Юг Франции. Марсель, Канны, Ницца…
Люля никак не реагировала. Почему он решил, что она примет его приглашение? Почему он так самоуверен?
Месяцев вдруг испугался. И тут же успокоился: как будет, так и будет.
– Ну так что? – спокойно спросил он.
– Хорошо, – так же спокойно согласилась Люля.
Марсель оказался типичным портовым городом, с большим количеством арабов, красивый и шумный, отдаленно напоминающий Одессу.
Месяцев дал в нем четыре концерта.
После концерта подходили эмигранты. Ни одного счастливого лица. Принаряженные, но не счастливые. Пораженцы.
Подходили бывшие диссиденты. Но какой смысл сегодня в диссиде? Говори что хочешь. Гласность отбила у них хлеб.
Из Марселя переехали в Канны. Опустевший курорт. Город старичков. Точнее, город богатых старичков. Они всю жизнь трудились. Копили. А теперь живут в свое удовольствие.
Люля смотрела на старух в седых букольках и норковых накидках.
– Надо жить в молодости, – сказала Люля. – А в старости какая разница?
– Очень глупое замечание, – откомментировал Месяцев.
Люля не любила гулять. Ее совершенно не интересовала архитектура. Она смотрела только в витрины магазинов. Не пропускала ни одной. Продавщицы не отставали от Люли, целовали кончики своих пальцев, сложенных в щепотку, а потом распускали эти пальцы в воображаемый цветок. Люля и в самом деле выходила из примерочной – сногсшибательной красоты и прелести. Казалось, костюм находил свою единственно возможную модель. Обидно было не купить. И они покупали. Месяцев платил по кредитной карте и даже не понял, сколько потратил. Много.
Люля делала покупки по своей схеме: в первый день она обегала все магазины и лавочки. Присматривалась. Это у нее называлось «выполнить домашнее задание». На другой день она делала выбор и покупала. На третий день понимала, что ошиблась в выборе, и меняла покупку. На это уходило все время. Месяцев ненавидел этажи магазинов и закутки лавочек. Он перемогался и сатанел от этой жизни. Люле мешало его нетерпение. Она попросила его оставаться на улице и ждать. Он так и делал.
Вся поездка по югу Франции превратилась в одно сплошное нескончаемое ожидание. Люля постоянно звонила в Москву и заходила в каждый автомат на улице. А он ждал. Говорила она не долго, и ждать – не трудно, но он мучился, потому что за стеклянной дверью автомата протекала ее собственная жизнь, скрытая от него.
Люля выходила из автомата с перевернутым лицом и говорила:
– Свекровь вывихнула руку. Не может готовить. Даша чистит картошку ей и себе.
– Даше пятнадцать лет. Она уже большая, – напоминал Месяцев.
– Большая, – соглашалась Люля. – Но и маленькая.
И это правда.
Однажды он воспользовался ее отсутствием и сам позвонил домой. Подошла дочь.
– Алика оставили еще на две недели, – прокричала Аня. Она экономила деньги, поэтому сообщала только самое главное.
– Ты меня не встречай, – предупредил Месяцев. – За мной пришлют машину.
– Я все равно приеду.
– Но зачем?
– Я увижу тебя на два часа раньше.
– Но зачем тебе мотаться, уставать?
– Это решаю я.
Аня положила трубку. Зачем еще кто-то, когда дома все так прочно.
Месяцев вышел из автомата.
– Куда ты звонил? – спросила Люля.
– Своему агенту, – соврал Месяцев.
Он мог бы сказать и правду. Но у них с Люлей общие только десять дней. А потом они разойдутся по своим параллельным прямым. Это случится неизбежно. И пусть хотя бы эти десять дней – общие.
В ресторанах Люля заказывала исключительно «фрукты моря» – так тут назывались крабы, моллюски и устрицы. Стоило это бешеных денег, но Люля не обращала внимания.
– Это безумно вкусно, – говорила она. – И очень полезно. Сплошной йод.
Вино она пила сухое, красное, говорила, что красное вино выводит из организма стронций. Люля следила за своим здоровьем. И это логично. Красота есть здоровье. Месяцев подумал, что Ирина ела бы одну пиццу, зверски экономила и прибавила бы пять килограммов. Хотя на Ирине не заметно – пять туда или пять обратно.
Месяцев не знал, сколько он потратил. Во всяком случае, больше, чем заработал. На Западе – другие деньги. И открывается особая жадность, которую не преодолеть. Месяцеву пришлось преодолеть. Он тратил валюту, как рубли.
– Ты о чем думаешь? – Люля пытливо заглядывала, приближая свое лицо. От ее лица веяло теплом и земляничным листом.
– Так, вообще… – уклонялся он.
Он готов был тратить, врать, только бы видеть близко это лицо с высокими бровями.
Каждый вечер после концерта они возвращались в гостиницу, ложились вместе и обхватывали друг друга так, будто боялись, что их растащат. Обходились без излишеств, без криков и прочего звукового оформления. Это было не нужно. Все это было нужно в начале знакомства, как дополнительный свет в темном помещении. А здесь – и так светло. Внутренний свет.
Последние три концерта – в Ницце. Равель. Чайковский. Прокофьев. Месяцев был на винте. Даже налогоплательщики что-то почувствовали. Хлопали непривычно долго. Не отпускали со сцены.
В последний вечер их пригласила в гости правнучка декабриста. Собралось русское дворянство. Люля и Игорь смотрели во все глаза: вот где сохранились осколки нации. Сталин наплодил Шариковых. И теперь живут дети и внуки Шариковых. А дети и внуки дворянства – где они? Сидели за столом, общались. Месяцеву казалось, что он – в салоне мадам Шерер из «Войны и мира».
Месяцев тихо любовался Люлей. Она умела есть, умела слушать, говорить по-английски, она умела любить, сорить его деньгами. Она умела все.
Среди приглашенных была возрастная красавица. Видно, что возрастная. И видно, что красавица. Одно не исключало другое. Она завела Люлю и Месяцева в пустую комнату и подарила им куклу. Сказала, что эта кукла ее погибшей дочери. Дочери было тринадцать лет. Она погибла от руки маньяка. Стала подробно рассказывать: как это было, когда это было, как девочка не вернулась из школы, как выла собака. Экспертиза показала, что она умерла в двенадцать часов. А они нашли ее в час. А если бы они хватились раньше и пришли не ночью, а вечером или даже в одиннадцать, пусть в одиннадцать тридцать, пусть без пяти двенадцать, они бы успели. Они опоздали на час, и вот этот час…
Люля слушала, замерев от ужаса и сострадания. Месяцев довольно скоро понял, что находится во власти чужого безумия.
Пришел муж старой красавицы – подтянутый и моложавый. Месяцеву показалось, что в его жизни есть своя Люля, потому что невозможно жить одними угрызениями.