Мы с переводчицей мягко киваем: десять так десять, Манфреди так Манфреди. А где Валерио? Ведь был Валерио. Оказывается, узнав, что я опаздываю на 36 часов, он улетел в Бразилию к своему клиенту. У деловых людей Запада время – деньги. Он не может сидеть и ждать, пока Римма достанет мне билет.
Появляется Манфреди Беттони. Ему сорок лет. С челочкой. Тощенький. Улыбчивый. Очень симпатичный. Я дарю ему свою книгу на французском языке и говорю, что итальянская книга выйдет осенью. Манфреди с энтузиазмом ведет нас куда-то в конец этажа. Открывает дверь и вводит в квартиру. Это апартаменты его отца. За столом восседает жизнерадостный старикашка Беттони-старший, глава рода, основатель адвокатского клана.
У Жванецкого есть строчки: «Как страшно умирать, когда ты ничего не оставляешь своим детям».
Старшему Беттони не страшно. Он вспахал свое поле, и его дети начинают не с нуля.
Старикашка проявляет искренний интерес к моей книге и ко мне, стрекочет по-итальянски и улыбается искусственными зубами, похожими на клавиши пианино.
Я вообще заметила, что хорошо питающиеся люди доброжелательны. Видимо, они употребляют много витаминов, микроэлементов, в организме все сбалансировано и смазано, как в хорошей машине. Все крутится, ничего не цепляет и не скрипит. От этого хорошее настроение.
Мои соотечественники едят неграмотно, отравляют токсинами кровь, мозг, сосуды. Отсюда агрессия. А от человеческой агрессии, скопленной в одном месте, – стихийные бедствия. Недаром землетрясения случаются в зонах национальных конфликтов. Ненависть вспучивает землю. Земля реагирует вздрогом.
Но вернемся в Рим. Манфреди весь светится от удовольствия. Видимо, его ввели в заблуждение. Сказали, что я важная птица, и он рад находиться на одной территории с важной птицей. Я его не разубеждаю: пусть как хочет, так и думает. А потом – как знать? Может, я и в самом деле не лыком шита. Мы ведь так мало знаем о себе.
Однажды я была молодая, написала книгу и встретила писателя Сергея Антонова в ресторане ЦДЛ.
– Посмотрите, какая у меня кофточка, – похвастала я.
Кофточка была выполнена из авторской ткани известного чешского художника Мухи.
– Что кофточка, – раздумчиво сказал Сергей Антонов. – Вот книгу ты хорошую написала.
– Что книга… – не согласилась я. – Вот кофточка…
– Не знаешь себе цены, – догадался Сергей Петрович. – Не знаешь…
Человек, которого унижали в детстве, никогда потом не знает себе цены. Он ее либо завышает, либо занижает.
Манфреди предложил пообедать вместе, поскольку час дня – время обеденное.
Мы отправляемся в близлежащий ресторанчик. Жара. Асфальт пружинит под ногами. А у меня на даче березки, елочки, тень. В тени растут сыроежки.
– Что вы будете пить? – спрашивает Манфреди.
– Ничего.
Для него это приятная неожиданность. Русские, как правило, пьют крепкие напитки утром, днем и вечером. А может быть, и ночью.
Я пью минеральную воду и слушаю Манфреди. Пытаюсь понять: в чем суть моего приезда. Что хотят от меня итальянцы.
Итак. Существует богатый человек. Бизнесмен. Часть капитала он решил вложить в Россию. Русский рынок привлекает деловых людей. Наиболее надежный отсек – русское кино. Составлен совместный проект с советским телевидением: пять серий о России. Миру надо дать представление о том, что такое Россия. На Западе ничего о ней не знают, кроме слова «Сибирь». Это слово пришло от пленных немцев. Многие думают, что в России очень холодно и по улицам ходят медведи.
Богатый человек пригласил ведущих режиссеров мира, в том числе и Феллини.
Федерико Феллини не журналист, а публицист (это его слова). России совершенно не знает и не может снимать кино о том, чего он не знает. Детство Федерико прошло в маленьком провинциальном городке Романья. И как Антей от Земли, он черпает свое творчество из детства. Вернее, не черпает, а прикасается телом. Они неразрывны.
– Я не буду делать фильм о России, – отказался Феллини.
– Подожди говорить «нет», – сказал Бизнесмен. – Подумай.
И прибавил нуль. Миллионеры – они тоже шабашники.
– Поезжай в Москву, наберись впечатлений, – посоветовал адвокат.
Но Федерико не путешествует. Он может спать только у себя дома на своей постели. На новых местах он не спит и поэтому полностью исключил путешествия из своей жизни.
– Я в Москву не поеду, – отказался Феллини.
– Хорошо. Мы из Москвы привезем в Рим любого русского, кого захочешь.
– Зачем из Москвы? – удивился Федерико. – Что, в Риме нет русских? Посол, например.
– Замечательная идея! – обрадовался Бизнесмен. – И дешевая.
Здесь в сюжет вплетается еще одно действующее лицо: немецкий издатель по имени Томас.
Маршак сказал: «Каждому талантливому писателю нужен талантливый читатель». Я бы добавила: «И талантливый издатель».
Западные издатели – те же бизнесмены. Они разговаривают между собой так: «Я торгую Пушкиным»: или «Я торгую Кафкой». Именно что торгуют, а сами не читают. Для них литература – это бизнес.
Томас все читает сам. Никому не доверяет. Для него литература – это литература.
Томас – тот самый талантливый издатель. Он открывает новые имена, влюбляется, остывает, снова ищет – из этого состоит его жизнь. Каждый новый писатель – как новая любовь. Бывают непреходящие любови: Чехов, например, Феллини. Томас издает сценарии Федерико. Они дружат. Перезваниваются.
– Позови Викторию Токареву, – советует Томас.
– Это интересно?
– Мне интересно.
В эти дни Федерико попадает в руки журнал «Миллелибри» с моим рассказом «Японский зонтик». Это ранний рассказ с незатейливым сюжетом: молодой человек покупает японский зонтик, и он уносит его на крышу.
Феллини прочитал и сказал:
– Какое доброе воображение. Она воспринимает жизнь не как испытание, а как благо.
И на другой день в моем доме раздался тот самый звонок.
Сплошные случайности: случайно меня напечатали в Италии, случайно мое имя упомянул Томас. Но случайности – это язык Бога. Я выслушала Манфреди и спросила:
– А для чего я нужна?
– Просто поговорить.
– О России?
– О чем хотите.
– Но я могу предложить только бытовой срез беседы, – честно созналась я. – У нас в России есть гораздо более интересные люди.
– Кто? – цепко спросил Манфреди. Я задумалась.
– Явлинский, например.
– А кто это?
– Настоящий экономист.
– А что здесь такого? – не понял Манфреди. – У нас все экономисты настоящие.