– Зачем я ТЕБЕ понадобился, Психопомп?
Теперь не стал отвечать ОН. Негромко застонали струны знакомой кифары:
– Тяжко вставать похороненным в толосе старом,
Кости и пепел собрать и ногтями скрестись из могилы.
Солнце зовет, и забытая родина кличет,
Сладок тот зов! Но не рады потомки пришедшим
Из безымянных могил. И не в радость им будет свиданье...
– Замолчи! – не выдержал я. – Как ТЫ смеешь?
Дрогнули поникшие плечи.
– Я и не смел бы, племянник. Вы сами посмели, сами решили вернуться. Видишь, теперь МЫ с тобой на равных. Твой дружок Одиссей так ничего и не понял. Можно убить лучших друзей, можно засыпать пеплом всю землю, но Судьбу не изменить. Ты прав, вы погибли под Троей, Тидид. Оттуда вернулись уже не вы – другие. Ты ненавидел богов, Диомед. А кем ты сейчас стал? Только не говори МНЕ, что твои наивные подданные по ошибке называют тебя деусом! Но и НАМ с тобой не все подвластно. Ты что, решил спасти нашу Ахайю, нашу Элладу?
Тяжко вставать похороненным где-то под Троей!
Нет, не цветами, не песнями встретит Эллада
Мертвых своих. Поспешили вы зову поверить,
Те, кто погиб возле желтой теснины Скамандра!
Кончился век, и чужие теперь вы в отчизне.
Поздно пришли! Уж в разгаре Последняя Битва...
– Вот ТЫ о чем? – вздохнул я, когда кифара умокла. – Под Троей мы думали... Я думал, что именно там идет наша Последняя Битва, наш Армагеддон...
– А на самом деле все только начинается, племянник. Начинается – и кончается. Увы... И на этот раз никто из НАС не вмешивается. Бесполезно... Знаешь, твой ДЕД считает, что вы все ошиблись – и не только в этом. И ты ошибся, Тидид. Там, под Троей, вам надо было решиться – и выходить на Титаномахию. Номос все равно погиб бы – но не так. Лучше сгореть в огненной буре, чем веками гнить в забытых могилах. И вам – и НАМ...
Я встал, поглядел вдаль, на равнину, где догорали дорийские костры.
– Это не МЫ, Диомед, – понял ОН. – Это Время. Номос умирает, и мертвецы Трои смогут лишь ненамного задержать его смерть. Ты разве не заметил, племянник, как это все похоже на Крепкостенную? Только теперь Эллада – не вы, Эллада – это Гилл и его дикари. Вы, чужаки, будете убивать эллинов!
– Не эллинов – врагов! – сквозь зубы проговорил я.
– Нет! Настоящих эллинов, Будущее нашей земли. Время не обманешь, племянник! Сейчас ты смог привести из-за моря варваров... мертвецов. Вы победите, наверное. Но через полвека некому будет прийти на помощь. И позвать на помощь – тоже некому.
Страшно было слушать ЕГО голос – негромкий... безнадежный.
– «Времени много создал Уранид, только много не значит – бессчетно. Жизни положен предел. И Время подходит к концу», – вспомнил я. – Это так, Аэд?
– Это так, – ОН тоже встал, подошел ближе. – Вы – последнее поколение, за вами ночь. Волки будут выть на развалинах Микен и Аргоса, и никто не придет на ваши могилы. МЫ все боялись таких, как Персей, Беллерофонт, Геракл. Таких, как ты, Диомед. Боялись – но понимали, что без вас Эллада умрет. А то, что придет на смену, будет лишь призраком, тенью в Аиде. Потомки станут рассказывать о вас сказки – глупые, нелепые, прекрасные. И о вас, и о НАС.
– Зачем ТЫ пришел, Психопомп? – не выдержал я.
– Попрощаться, племянник. Попрощаться. С тобой – и с нашей Элладой...
Мы стояли рядом, и черная ночь плескалась вокруг нас.
– Я могу, – ОН нерешительно повернулся. – Могу попробовать... могу позвать ЕЕ...
– Не смей! – выдохнул я. – Моя мать – Аргея, дочь Адраста, лежит на Поле Камней в Аргосе. И хватит об этом!
Кифара нерешительно застонала. Умолкла...
Никто не сказал больше ни слова.
* * *
– Братья! Мертвецы Трои с нами! И пусть этот бой станет последним, самым последним для всех нас – и живых, и мертвых! Троя!..
– Троя! Троя! Троя!..
– Антилох, сын Нестора!
– Здесь!
– Махаон, сын Асклепия!
– Здесь!..
– Аякс, сын Оилея!
– Здесь!
– Аякс, сын Теламона! Агамемнон, сын Атрея! Лигерон, сын Пелея!
– Здесь! Здесь! Здесь!..
– Диомед, сын Тидея!
– Здесь!
– Одиссей, сын Лаэрта...
...Что такое победа? Это много трупов. Что такое великая победа? Это очень много трупов. Что такое величайшая победа?..
– Не плачь, Диомед-родич! Твой друг Мантос погиб, как мужчина, как этолиец. Он будет лежать в родной земле. Не плачь, он не хотел бы, чтобы ты плакал. Куреты не плачут. Куреты – огорчаются...
– Мы уходим, Орест, сын Агамемнона. Считай, что Элладе приснился страшный сон. Мы похоронены где-то под Троей...
– Что с тобой, Грес? Ты не ранен?
– Ау-у!.. Нет, нет, регус Диомед Маурус, я не ранен. Мне страшно, страшно!
– Волки ничего не боятся, Грес! Вы все сегодня сражались, как герои.
– Регус Диомед Маурус! Вы, боги, всегда так беспощадны? Всегда так безжалостны?
– Всегда...
– Значит... Ау-у! Значит, такое будет и у нас дома, в Италии?
– Нет, волчонок. Не будет. Пока я жив. Пока все мы еще живы...
...Волки будут выть на развалинах Микен и Аргоса [55] .
– Может, еще подумаешь, Идоменей?
– Нет, Тидид. Я все решил...
Ветер раздувал белые паруса. Черные весла готовы были врезаться в теплую спокойную воду. Последний Минос уходил в Океан.
Навсегда.
– Но почему? – вздохнул я. – Здесь так много дел, Идоменей! Мы основали еще четыре города, строим канал, к нам приезжают сотни, тысячи – из Эллады, из Фракии, из Азии...
Тяжелая, как просмоленная доска, ладонь легла на мое плечо.
– Каждому – свое. Ты, Диомед, построишь новую страну – Италию, построишь свой Золотой Век. Но ведь кто-то должен идти дальше! Там, за Иберией, за Эфиопским морем, тоже есть земля. Я хочу увидеть ее, Тидид!
Он улыбался, Идоменей-критянин, последний из рода Миносов – спокойно, чуть грустно. Я понял – уговаривать бесполезно. Он уже все решил.