Повернулся через левое плечо – по эфебски, четко.
– Капанид, пошли!
– К-куда?
– Как куда? «Телепина» гонять. Самое время!
* * *
Телепин, сын Тару-Грома, из героев был герой. Побеждал врагов без счету – и опять стремился в бой...
...И не то страшно, что на меня наорали, словно на мальчишку, что выгнали взашей, будто проворовавшегося слугу. Если так можно со вторым воеводой, с тем, у кого сотня кораблей за спиной, то как этот носатый дурак будет обращаться с остальными? Да все же просто разбегутся! А оскорбит он, к примеру, малыша Лигерона?
– Телепин! Те-ле-пин! Те! Ле! Пин!
Дрались долго исполины, говорят, что целый век. Победил герой злодея – вражью голову отсек...
...А может, он спятил, этот Агамемнон? Атрид ведь такой же полубог-недобог! Ударил ихор в носатую голову, вообразил он себя Дием Громовержцем, как Салмоней-безумец.
– ...Назад, ребята, назад! Капанид, обводи, обводи... Деипил, куда лезешь? Мне! Мне «голову»! Фремонид слева! Не пускай! Слева-а! Лупи!
Голова упала точно, где граничный камень спал. Поглядели хлебоеды, страх на них тотчас напал...
....А если он так же в бою верховодить начнет? Пошлет толпу к воротам под троянские копья? Ну нет, тут я ему не помощник, пусть своих губит, пусть сам без головы носатой остается, Агамемнон Анацефал!.. [31]
– Те-ле-пин! Аргос! Кур-р-р-р!
Закатили им подарок – и бегом в обратный путь. Только те, башку достали, снова катят страшный дар...
...Атрей! Атрей Великий! Как мне тебя не хватает, мой самый страшный враг, и на Востоке, и сейчас! Может, и тебя погубили ОНИ, подтолкнули завистника Фиеста под руку. С тобой бы мы не до Кеми – до земли эфиопов дошли, как Персей Горгоноубийца...
– Вот та-а-а-ак! А теперь – вперед! Вперед, Сфенел, вперед! Бей! Бей!!! «Го-о-о-о-о-о-о-ол!..»
Не прорваться им к воротам, не увидеть наших спин. Наше войско всех сильнее! Ну-ка громче: «Те-ле-пин!!!»...
...И что теперь делать? По совету моей женушки – поссорить носатого с войском, собрать недовольных, как тогда в, Спарте, подтолкнуть, самому постоять в сторонке?.. Но ведь я Дурная Собака, а не Подлый Хорек!
– «Го-ло-ва-а-а!» Не считается! «Го-о-о-ол!..» Судью в Тартар!..
* * *
Поутру извинились. Не сам Агамемнон, конечно. Глашатая прислал, Талфибия-медноголосого. Разобрался, видать, носатый, где год, а где четыре дня.
Я только плечами пожал. Что толку? Дураки под предводительством дурака в Кроновом Котле...
– И чего это он делает, Тидид, а? Этот П-п-п... Пелопид-Атрид драный? Приказал перемирие заключить – а из-за чего? Добычу заново переделить вздумал. Долю ему, видишь ли, вовремя не отвесили, пленницу сисястую в шатер не привели! Хризосакосов своих послал добычу во всех шатрах пересчитывать. А завтра, сказал, всех на поле выведу, всех вас, больных-хромых-увечных, на Трою поведу! Сам войско построю, сам всем приказы отдам. А потом план свой, умник, сообщил. Да это же твой план, Диомед, только с руганью пополам! И орет, орет, как будто ему приап клещами зажали! Даже не орет – вещает, словно Зевс какой-то. Мол, половина из вас эти... вьюноши, скорбные главою, а половина – лазутчики Приамовы. Я, орет-вещает, всех вас, лазутчиков, на чистую воду выведу и в этой воде утоплю!.. Да что же это за война у нас такая будет, а, Тидид?
– Ой, плох, плох, плох
Ты, Зевс Эгиох!
Ой-ей-ей-ей!
Ой, прислал ты к нам зря
Агамемнона-царя!
Ой-ей-ей-ей!
– Диомед! Тидид! Мы... Мы все знаем, зря тебя Атрид обидел! И я тоже знаю – и про год, и про четыре дня... Я с тобой, Тидид!
– Покорнейше благодарю, Одиссей Лаэртид, басилей итакийский! Отслужу! Оправдаю!
– Ну, какой ты, Диомед...
– ...Неласковый? Гадесу мои ласки нужны, Любимчик! А ты, раз ты этот... муж, преисполненный... Чем ты там преисполненный, забыл? Пойди к носатому, посоветуй, как Трою до заката взять!
– Тидид! Я... Ты... Ты не понимаешь! Я пытался тебе объяснить... Мы все – все! – воюем неправильно. Воюем, как герои, как Геракл с гидрой. Мы – люди, мы здесь защищаем себя, значит, нужно воевать по-человечески!..
– Э-э, друг Одиссей! Не получится по-человечески, понимаешь! Будем воевать по-микенски! По-пелопидовски! По-агамемнонски! Понял, да?
...В спину – хуже всего. Особенно, если не ждешь.
Не бывает честной войны!
...Ночью мне приснилась Амикла – в первый раз за эти три года. О чем мы говорили (да и говорили ли?), не запомнилось, вытекло из памяти. Другое осталось, испугав, заставив проснуться в холодном поту. Мы смотрели друг на друга, словно чужие. Амикла не узнавала меня...
– Боги, видишь ли! Стрелы Аполлона, видишь ли! Выгребные ямы чистить надо!..
Давно – никогда! – не приходилось лицезреть Подалирия Асклепиада в таком гневе. Будто бы не Целителя он сын, а самого Таната. А уж что родич моей прабабки Горгоны – так это точно.
– Мрут ведь, остолопы! Мрут, а вместо того, чтобы овощи мыть, богов молят. Представляешь, Тидид, до чего додумались? Будто бы Агамемнон у какого-то жреца дочку в наложницы забрал, а тот Аполлону Тюрайосу взмолился. Тюрайосу! Они еще с моей сестричкой Гигиеей [32] не знакомы!.. Я Атриду говорю, объясняю, а он мне: не геройское, мол, дело, нужники да выгребные ямы чистить!
Мор начался три дня назад. Вначале животами маялись, а вчера запылали первые погребальные костры.
– Ладно, – вздохнул я. – Попытаюсь поговорить. А так все понятно. Зелье, что ты дал, добавлять в воду, овощи мыть, выгребные ямы чистить... Я воевал там, где было очень жарко, Асклепиад, знаю. У народа ибри даже в их священных гимнах есть такие слова: «Будешь воевать в пустыне, зарывай испражнение свое, ибо не угодно богам вдыхать зловоние».
Наконец-то улыбнулся добряк Подалирий. Улыбнулся, рукой махнул.
– Это уж точно!.. Слушай, Диомед, а ты нашего малыша-лавагета видел? Лигерона? Он вчера вечером вернулся.
Я покачал головой. То, что Лигерон уже в лагере, мне, конечно, доложили, но видеться было недосуг. И ему, и мне. Тем более, он теперь лавагет, а я – просто вождь аргивян.
Малыша назначили лавагетом еще в Авлиде, чтобы меньше по Ифигении-невесте убивался. Тогда все только посмеялись. Посмеялись, посочувствовали. Ну что ж, пусть теперь воюет!
– По-моему, он болен, Диомед. Отец говорил, что есть такая редкая хворь – геронтия, быстрая старость. Человек старится годам к десяти, и ничего сделать нельзя. Дней восемь назад, когда Лигерон отплывал, ему на вид было лет пятнадцать. А теперь все тридцать будет. И виски седые, словно у Патрокла...