Славно спели – хором!
– Возьми с собой, кого хочешь! – заторопился (а вдруг передумаю?) старший Атрид. – Кого хочешь, сколько хочешь!..
Я понял – дождался. Есть!
– Одного, думаю, хватит, – пожал плечами. – Сами знаете, в таких делах надо парой работать. Товарища ранят – вытащи, а если побежит – зарежь... Есть у меня друг самый наилучший – Одиссей Лаэртид, любимец богов, басилей итакийский. Если сопутник мой он, из огня мы горящего оба к вам возвратимся!..
Вот и все, Любимчик!
От желтого Скамандра несло гнилью, земля выскальзывала из-под ног, словно кровь, пролитая за день, еще не успела впитаться. И трава пахла кровью – застывшей, спекшейся черной коркой. Не скоро здесь смогут пастись кони... Я шел не спеша, постепенно замедляя шаг. До утра еще далеко, куда дальше, чем до смерти.
Тихий шелест травы, тихий шелест крыльев Таната...
Спешить было некуда. Пусть Любимчик спешит! Ишь, дергается, с шага сбивается.
Чует! И верно чует!
Наконец, не выдержал Лаэртид – обогнал, нарочито хрустя стеблями, пошел впереди. Спина в легком полотняном панцире – не защищена, открыта – мишенью для верного удара. На что он надеется, умник? Что его дружок из Аргоса в очередной раз проявит дурацкое благородство? Поздно! Вот сейчас, не думая, выхватить короткий хеттийский меч...
Шаг.
Шаг-декат.
Шаг-гекатост [35] .
Звезды путались в ледяной росе.
– Не могу...
Я остановился, подождал, пока рыжий обернется...
– Не могу бить в спину!..
Странным было его лицо. Будто не он, я изменник. Будто не он, я – гадюка в мокрой траве.
– Ты предатель!..
Это не я сказал, это он, Одиссей Лаэртид.
– Ты предатель, Диомед!
– ...Тише, троянцы услышат!..
Мы ругались шепотом, мы кричали шепотом, шепотом проклинали друг друга. Я припомнил ему все, и он тоже – мне. У Любимчика оказался свой счет.
И никто не взялся за меч.
Вернее, не так. За меч взялся я. За рукоять, не вынимая. Он не заметил. Или сделал вид.
– Диомед, вчера мы могли взять Трою. И опять не взяли. Надо говорить, почему?
Я лишь поморщился. Стратег-воевода нашелся! Лучший ученик дядюшки Алкима!..
Впрочем...
– Скажу! Потому что ОНИ, эти людоеды, которые купили тебя, Лаэртид, с потрохами, решили САМИ убивать нас. Обожглись, правда... И ты обжегся, Любимчик. Мы отдали долг дружбе – высказались, как хотели, от души. А теперь у тебя осталось ровно десять слов. Я буду загибать пальцы, а ты говори. На одиннадцатом я убью тебя – если не успеешь убедить, что подлец и предатель – это не ты!
Он кивнул, помолчал какой-то миг. Острые глаза блеснули вызовом:
– Жена, сын дороже всего мира. Если убьешь Олимпийцев – начнется Титаномахия!
Слов было ровно десять. Но хватило и одного.
«Титаномахия! Новая Титаномахия! Мы... Наш Номос... Мы все, как тельхины с гелиадами... ЭТИ, на Олимпе, не ведают, что творят! Нельзя! Надо что-то...»
«Перед смертью Эвмел Адрастид велел передать: «...Они – часть Номоса, убивать нельзя...»
Не они! ОНИ – часть Номоса! Бестолковый у тебя ученик, дядя Эвмел! Как все просто! Просто – когда знаешь...
– Я тебя понял, Лаэртид. Мы, полубоги, становимся богами – быстро, незаметно, неотвратимо. ОНИ ошиблись, и Крон-мертвец ошибся со своим дурацким Котлом. Стоит нам сделать последний шажок, и тогда...
...Это уже случилось, когда Зевс восстал на Крона Всесильного, и погиб Номос Золотого Века. И это не случилось – совсем недавно, на Флеграх, где дядя Геракл помог остановить гигантов. А кто остановит нас, воинов Армагеддона?
Рыжий вновь кивнул, почесал нос, поморщился.
– Все-таки ты герой, Тидид! Тебе бы троянские стены лбом крушить!..
Вздохнул я, руками развел. Ну, герой. Ну, крушить...
– ...Помер, – вздыхает седатый кентавр. – Помер Хирон. И Фол помер. И Несс помер. И все померли...
– А я говорю – Хирон, – не отстает козопас. – Хирон его, Лигерона, воспитывает. Геракла воспитывал – а теперь его, Лигерона. Потому что Лигерон – это Геракл сегодня! То есть, э-э-э, завтра!..
Даже во сне я не выдержал – улыбнулся. Редко так бывает, чтобы снилось все одно к одному, как и было. Хороший сон, словно бы и не про меня. Да и про меня ли? Это сон про счастливого самоуверенного (ой-ей-ей!) молодого парня, у которого одна беда – кентавров не встречал. А вот сейчас – встретил!
...Амикла тогда была еще жива. Еще несколько дней...
– ... Помер Хирон, – вздыхает кентавр. – Пусто на Пелионе... Помер!
Вздыхает – даже хвост его гнедой подрагивает. Но козопаса не пронять.
– Не помер, говорю! Он это... прячется. По воле богов. Вот боги к нему Лигерона и привели, чтоб не хужей Геракла воспитал. Потому что мамаша ево... евойная сжечь его, Лигерона нашего, хотела! На жертвеннике! Насилу папаша отбил!
– Ик! – охотно подтвердил второй. – Отбил! Только (ик!) не сжечь хотела, а богом сделать...
Я знал, что сплю. Знал, что спать еще долго, что этим утром можно не спешить, спокойно строить ряды и даже позавтракать не на бегу. Троянцам не до нас. Рес убит, его коняги (неплохие, хоть и волшебные!) жуют сено прямо посреди площади для собраний, дабы все узрели, все убедились.
...Ох, и хвалили нас с Любимчиком эти храбрецы!
– ... Помер Хирон! – вновь сообщил седатый. – Помер...
– А я говорю... – начал было первый козопас, но раздумал. – Ну и ладно! Значит, кто другой воспитывает. Потому как Лигерон должен к самой войне поспеть. Он полгода назад родился, а ему уже вроде как пять лет. А через полгода – десять будет. А еще через полгода... Это потому, что он Фетиды сын. А Фетида – богиня, из первых богиня! Она эта... титанида! Папаша – Пелей, человек, значит, а мамаша – строго богиня! Так что теперь он уже почти что бог! А может, и вообще – бог!
Смешно! Этот пьяница-козопас угадал. Вот уж верно, что с пьяными боги откровенны!
...Амикла тогда была еще жива. А если бы мне предложили, как и Любимчику, служить ИМ – за ее жизнь? А я еще ругал Одиссея!
– ... Эй, ты! Тебе говорят!
Думал – меня. Оказалось – нет, другого. Того, что нос в доски уткнул.
– Выпить хочешь? А-а, хочешь! Ну, тогда спой! Спо-о-ой! Про баб! А мы нальем!
– О-о-о-ох!
Долго-долго голову поднимал, долго-долго лиру из сумы, что под столом стояла, вытаскивал...