– Ну уж нет!!!
Дрогнули стены, затрещали доски потолочные, пошатнулся деревянный идол от Сфенелова рева.
– Микенцам Аргос отдаете?!! Ах вы, предатели! Ишь, дорийцев-раздорийцев испугались, хитоны обмочили! А ты, сопляк, что тут делаешь, а? Сыночек родимый! Вырос мне на позор!..
Словно ураган по храму пронесся. Побелела богоравная Айгиала, прижался к стене каменной Комет Сфенелид.
– А ты, Промах? А ты, Полидор? Тоже мне, друзья-эпигоны! Продали Аргос?!
– Погоди, Сфенел! – поморщился я. – Чего орать-то? Мы же все решили!
...Еще в море, у берегов Аттики, когда удалось узнать о делах домашних. И в самом деле, не резаться же аргивянам с аргивянами! Не пылать же нашему дому на Глубокой улице!
«Кур-р-р-р-р!» Мчится конница через Микенские ворота. И через Диркские, и через Трезенские. Стучат копыта – гореть проклятому Аргосу!..
И если случится такое, не я буду тому виной. Все-таки легче будет переплывать черную Лету...
– А ты молчи, Тидид! – ничуть не успокоенный, прорычал богоравный Сфенел. – Ты свое уже сказал! И ты, ванактисса, сказала. А теперь меня слушать будете, ясно?! А я, Сфенел Капанид, басилей Аргоса, вот чего повелеваю: все, что тут наговорено – забыть. Я теперь главный!
Поглядел я на разъяренного Капанида, поглядел, головой покачал. Быть его супруге дулькой! Венец все же бросать не стал – на алтарь положил.
Вот и все!
– Ты слишком долго не возвращался, Диомед...
Кутается в хлену богоравная Айгиала, зябко плечами поводит. Холодная осень в этом году, ранняя...
Осень – время прощания.
– Слишком долго... Целая жизнь прошла.
Желтые холмы, серое море вдали, жухлая трава под ногами...
– Знаешь, может быть я смогла бы тебя полюбить. Я уважала тебя, ванакт... каким бы ты ни был. Кто знает, если бы ты не ушел под Трою... Нельзя любить призрак!
Слыхал я уже похожие слова. Ты не виновата, моя богоравная ванактисса.
...И ты, Цулияс – не виновата.
– А теперь я полюбила этого мальчика – Комета. Но дело не в нем, мы могли бы просто расстаться с тобой, жить порознь... Но ты не нужен Аргосу. Ты – война! А мы так хотим мира, Диомед. Вся Эллада устала от этой проклятой войны!
И вновь она права. Мы, страшные призраки – призраки Войны – не нужны Элладе. Нас не принимают люди, нас не принимает земля. Убит Агамемнон, на прибрежных камнях Тенедоса погиб Аякс Оилид; не добравшись до родной Беотии, умер Феникс, воспитатель Лигерона, говорят, и Калханта Предателя уже нет в живых. А сколько погибло у берегов Эвбеи, когда ложный маяк указал путь на скалы, не подсчитали до сих пор...
Меня тоже пытались поторопить – в Аттике, когда на наши корабли напала (по ошибке! ха!) местная стража. Ночью, внезапно... Но Танат вновь промахнулся.
Царство Гадеса спешило забрать нас, последних.
– Прости, Диомед. Если сможешь...
Кутается в хлену Айгиала, дочь Амфиарая Вещего. Кутается, на меня не смотрит. Словно я уже – мертвец.
Молчу. Мертвецы не отвечают, не спорят. Да и о чем спорить?
Мы убиты под Троей.
Слышал как-то – то ли в Микенах, когда заезжал к носатому, то ли уже на Востоке, в Аласии. Бродяге-аэду (настоящему, не дядюшке Психопомпу) кинули от щедрот обрезок серебра, старик расчувствовался, взял трясущимися руками кифару...
Камень – изгнанника хлеб, и на камне – изгнанника ложе.
Камнем струится вода, камнем дорога бежит.
В камень зароют его, как закроет глаза на чужбине.
Сколько б ни ехал, куда – всюду лишь Поле Камней.
Страшно изгнаннику жить, но страшнее проклятой чужбины,
Если родная земля кажется камнем ему.
А я еще удивлялся, отчего – камень? Что та земля, что эта...
* * *
– Не плачь, Диомед! Не плач, родич! Куреты не плачут. Куреты – огорчаются...
Отплывали черной ночью, как и полагается изгнанникам. Тихо на палубе «Калидона», молчат мои гетайры, даже чернобородый Мантос погрустнел.
...Гетайры, друзья. Только трое вас осталось! Да я – четвертый.
Ванакт-наемник уходил. Служба исполнена, наемник уже не нужен. Ни в Аргосе, ни в Элладе, нигде. Да и кто даст кров Дурной Собаке, которая умеет лишь одно – воевать, драться, насмерть грызть врага? Черная ночь, черный корабль, черный парус. Пора! В черное осеннее море, за черный горизонт.
В никуда.
Когда-то мне-прежнему казалось, что это так легко – уходить в никуда!
Пора было отплывать, гребцы уже положили мозолистые ладони на черные весла, нетерпеливые волны отталкивали нас от берега, а я все медлил, медлил...
Даже Сфенел оставил меня! Прав, конечно, богоравный Анаксагорид: в Аргосе его место. Уж он наведет порядок, уж он спустит с них жирок! Незачем Капаниду уходить со мною. Но... Но он даже не пытался уговорить меня остаться. Даже не пытался!..
Все! Пора! Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков. Мой листок уносит ночным ветром...
– Ванакт! Там!..
Где – там? В море? Ничего нет в море – даже гидры. Черно...
– Там! Там!..
Обернулся. Вздрогнул.
Исчезла ночь. Факелы! Десятки, сотни, по всему берегу, по всем холмам...
– Эй, аргивяне, племя отважных!
Азия нас вызывает на битву.
Но от Олимпа до вод Океана
Всех аргивянский Арей побеждает!
Аргос – Победа!
Аргос – Победа!
Не может быть! Откуда?
Вражеских полчищ не сосчитаем,
Все тут – от каров до эфиопов.
Но от Олимпа до вод Океана
Всех аргивянский Арей побеждает!
Аргос – Победа!
Аргос – Победа!
Не поверил своим глазам. Сколько их! Не сотня, не тысяча даже. Знакомые лица, незнакомые, с оружием, без... Мужчины, женщины... дети...
– Царь Диомед! Нас веди за собою!
Если прикажешь – в Аид мы прорвемся!
Ведь от Олимпа до вод Океана
Всех аргивянский Арей побеждает!
Аргос – Победа!
Царь наш – Победа!
И вот уже исчез прибрежный песок. Гривастые шлемы, лохматые пастушью шапки, широкополые дорожные шляпы. За плечами – мешки, котомки...
– Радуйся, ванакт!
Незнакомый... знакомый... Нет, просто очень похожий на кого-то.
– Мы решили ехать с тобой. Те, что остались – не Аргос. Мы – Аргос!
– Аргос!.. Аргос!.. Арго-о-ос!.. – по всему берегу, долгим ночным эхом.