...А канаты надо ставить все-таки пеньковые! И кедра бы побольше, настоящего, из Антиливана!..
Значит, и Чужедушец с нами собрался. Прав он, скучно в этом Гадесе!
...А за Критом, неподалеку от негостеприимной Малеи, нас будут ждать давние знакомые – чубатые да усатые. Многим из них не нашлось земли на Востоке после того, как колесницы ванакта Кеми ворвались в Сирию. Сильное Эхо в этих краях! И недели не прошло, а уже пришли ко мне грозные шардана, косицами тряхнули, усы огладили: с тобой плывем, Дамед-ванака! Не нашли мы родины тут, за Океаном сыщем! И как откажешь? Да я и не стал. Лихие они ребята, эти шардана. Встретятся, к примеру, нам Скилла с Харибдой, о которых в сказках сказывается, так усачи их вмиг в секиры возьмут.
А после туски бритоголовые пожаловали. И чубатые фракийцы в боевом раскрасе. Но те еще думать будут.
Правда, кораблики у них так себе – камарры низкобортные. Для боя – в самый раз, а вот для Океана...
...А еще якоря. Дядюшка Антиген говорит, что наши якоря не годятся, нужны какие-то особенные, на корягу похожие. Это на него самого, значит... И еще нужны периплы [46] и зарисовки берегов – все, какие достать можно. В Океане они без надобности, но туда еще добраться надо. А ведь плывем мы скопищем превеликим, значит, где-то надо будет воду набирать, припас на серебришко выменивать...
* * *
– Хеттийцы выводят войска из Киликии, Тидид. Мой племянник, Амфилох, уже там, занял город Адану...
– Ну вот видишь, Щербатый, даже воевать не пришлось... Слушай, у меня к тебе просьба. Прореки мне чего-нибудь!
– Как?!
– Ну... Ты же Вещий! Отец твой, Амфиарай, перед тем, как на Фивы уйти, мне такое предсказал – до сих пор помню.
– Нашел пророка, Диомед! Ладно... Увидишь волчицу у сросшихся деревьев – оглянись.
– Шутишь, родич?
– Шучу.
Разговорить Любимчика я так и не смог, даже после третьей чаши самосского. На меня не смотрит, слова еле цедит. Впрочем, главное я понял, после первых же слов понял.
– На Итаке... Плохо на Итаке, Тидид! Мне сказали, что отец объявил меня умершим. Как он мог? Жена... Пенелопа не стала больше ждать. Сейчас к ней соседи понаехали, сватаются, шакалы. Говорят, мой сын называет отцом одного из женихов... Антиноя Эвпейтида... Я этого Антиноя еще мальчишкой на коленях держал. Знал бы – придушил!..
И как ответить Любимчику? Что никому из нас не повезло? Разве что Агамемнону – тот и огорчиться, говорят, не успел. Ну, разве слегка, пока голова с плеч слетала...
Вот и еще один из нас уходит в Океан!
– Ну, что ребята, завтра?
– Завтра, Тидид!
* * *
Почему-то в это утро я перестал слышать. Слова скользили не задевая, мимо, как стрелы у неумелого лучника.
Мимо, мимо, мимо...
Огромная толпа на аласийской пристани. Весь город нас проводить пришел да еще впридачу с окрестных сел понабежали. Шумит толпа, да только я не слышу. И Амфилоха не слышу. А ведь рядом стоит, у жертвенника. Священнодействует Щербатый, старается, дабы ОНИ нам ветер попутный послали...
...А ветерок и впрямь хорош. Эвр-восточник, словно и впрямь ОНИ нас поскорее выпроводить решили. Барашки на серых волнах, чайки крикливые над кораблями носятся...
Орут чайки, а я их не слышу.
Мимо, мимо, мимо.
У кораблей – все мы. Оружие у ног, на головах венки лавровые. Тут тихо.
Молчим...
Каменно-спокойный Идоменей, хмурый Любимчик, невозмутимый Гелен, улыбающийся Подалирий, плачущий Эней. А вот Калхант, поближе к жертвеннику пристроился!..
Говорить не о чем.
Уходим.
И уже не так важно, как взовьется к серому осеннему небу жертвенный дым, что скажет печень белорунной овцы. Не повернуть, не изменить...
Уходим.
Что-то говорит Щербатый, я отвечаю, мы оба пытаемся улыбаться... Не слышу. Мимо скользят слова.
Мимо, мимо, мимо...
И вот словно туманом окуталась Аласия, исчез причал, сгинули зубчатые стены крепости. Остались лишь мы, уходящие – и те, кого мы оставляем. Живые, мертвые...
Сколько их! И не сосчитать даже!
Папа – молодой, растерянный немного. Вот он стоит совсем рядом вместе с дядей Полиником и дядей Капанеем. Ничего, папа, не бойся за меня, ты ведь сам хотел когда-то выйти в море!
А вот и мы, эпигоны. Все, и кто погиб, и кто еще нет. Улыбается мне Эвриал, улыбается дядя Эгиалей, даже Алкмеон Губа Заячья улыбается. Мол, и надумал же ты, Дурная Этолийская Собака, спятить можно! А Капанид мрачен, на меня не смотрит. Неужели мы с тобой все-таки поссорились?
Амикла – в том самом хитоне, из Сфенеловых сундуков, в котором она когда-то пришла ко мне. Я не забуду тебя, Амикла, даже там, за Океаном!
А вот и те, кто дрался под Троей. Спокойные, уже перешагнувшие страшный порог. Мы встретимся, малыш, мы еще увидимся Аякс. И ты, Носатый, жди встречи. Только не будем спешить, ладно?
Мама! ТЫ, наверное, тоже здесь, мама, жаль я ТЕБЯ не вижу...
Эллада провожала нас.
Хайре, Эллада!
И вот уже все позади, шея болит от лапищи Амфилоха (ох, и врезал напоследок!), маленький Киантипп вцепился мне в плечи, отпускать не хочет, а чайки словно обезумели, крыльями мачты задевают, а я все не слышу, не слышу...
И только шепот вдали. Плеск. Не ты ли, река безумия, напоследок подступила ко мне? Я тебя уже не боюсь, река. Что может быть безумнее моей жизни? Шепчи, подступай к самым ногам – не страшно!
Но – нет. Плеск совсем иной – мерный, ровный, он все ближе, все сильнее. И вот уже гремит вокруг, до самого медного неба, до самого черного Гадеса.
Седой Океан приветствует нас, решившихся.
– ...По местам стоять, якоря выбрать, гистоны и долоны поднять, весла на воду!..
– Встречай нас, даль Океанская,
Туманом серым встречай!
Найдем страну мы счастливую,
Там, за кромкой земли!
В стране той небо безоблачно,
Царит там Век Золотой,
Там горя нет, даже смерти нет,
Там мы счастье найдем.
Несите нас, паруса, вперед!
Плещись, вода, за кормой!
Мы – смертные, но бессмертных путь
Предстоит нам пройти.
Так пенься, хлябь Океанская!
Стучитесь, волны, в борта!
Нас ждет страна, что лежит вдали,
Мы назад не свернем!..
Станем Миносами!