Лицо старика сильно изменилось за эти полтора дня. Оно осунулось, посерело, глаза стали красными и опухшими. Он развел руки в стороны, как бы не зная, что сказать, и переводил взгляд то на Антона, то на Ротманна. Неожиданно старик бросился к Антону и обнял его. Потом он схватил Ротманна за руку и стал трясти.
— Как я рад! Если бы вы знали, как я рад! — говорил он срывающимся голосом. — Если бы не вы… Ведь никто не мог предположить, что они сделают это. Как же они могли…
Он отошел на шаг назад. Внешний вид и смертельная усталость на лицах стоявших перед ним мужчин только сейчас дошли до его сознания.
— Вы там были в эту ночь? — он оглядел шинель Ротманна. — Так. Раздевайтесь немедленно. Эрна, Урсула, живо за работу! Лео, готовь ванную!
Он сам кинулся расстегивать пуговицы на шинели Ротманна, продолжая отдавать приказания домочадцам.
— Сейчас, сейчас. Мои женщины сделают всё в лучшем виде. Снимайте с себя всё — и мыться. Потом будем ужинать, а потом отдыхать. К утру всё высохнет. Я затоплю печь и просушу всё до утра, можете не беспокоиться. А потом отвезу вас куда прикажете…
— Нам вообще-то во Фленсбург, — шутя сказал Ротманн, расстегивая ремень.
Старик серьезно посмотрел на него.
— Дотуда моя старушенция не докатится. Но до ближайшей станции, где вы сможете сесть на поезд, я вас обязательно довезу. Хоть до Лейпцига.
Через час они все сидели за большим столом и Ротманн с Антоном слушали рассказ папаши Ремера. Стол был уставлен едой, приготовленной к Масленице. Антона, который, выпив немного вина и поев, буквально падал со стула, отвели в маленькую комнатку и уложили спать. Не сомкнувший глаз всю предыдущую ночь, но закаленный на фронтах, Ротманн держался бодро. Выбритый и освеженный одеколоном, он сидел в чистой рубахе, принесенной ему Эрной, старшей дочерью Ремера,
Стемнело. Электричества в городе не было уже почти сутки, и на столе зажгли свечи.
— Я ведь сначала не обратил на ваши слова никакого внимания, — рассказывал несколько уже захмелевший хозяин. — Но ближе к вечеру вдруг почувствовал такое необъяснимое беспокойство, что места себе не находил. Стал уговаривать моих поехать сюда. Они ни в какую, мол, завтра праздник и всё такое. Пока не поклялся забрать их утром и привезти назад. Ну вот, значит, отвез их четверых: Эрну, Урсулу, Лео — младшего сына Эрны — и нашу племянницу Анну. Она еще совсем маленькая и уже спит. Что теперь с ее родителями? — он тяжело вздохнул. — Знал бы наверняка, вывез бы всех своих родственников, и дальних, и совсем десятиюродных. Да! Я ведь потом сам-то поехал обратно. Думал переночевать дома. В десять часов подъезжал уже к предместьям. Вдруг началась стрельба. Сирены я оттуда еще не слышал, да и не знаю, была ли она вообще. Остановился, выхожу из машины, что за чудеса! Над городом зажглись огни. Я было подумал, уж не фейерверк ли? Много ярких огней. Высоко. И под ними всё засверкало и запереливалось. Зрелище неописуемое. Как будто миллионы алмазов посыпались на землю. А снизу еще лучи прожекторов. Я так и не понял, что это такое было.
— Это летчики повесили световые ракеты на парашютах для указания целей и сбросили станиолевые ленты. Такие длинные полоски из алюминиевой фольги. Когда они медленно падают тысячами вниз, наши радары слепнут. — пояснил Ротманн.
— Вот оно что, — Ремер задумчиво покачал головой. — Вот, значит, как. А я уж было стал ругать себя, что отвез дочек.
— Ну, думаю, если еще не спят, то оттуда всё хорошо видно. И тут как громыхнет. Недалеко от меня зенитка стала стрелять, и сразу же вспышки по всему Альтштадту. И я увидел в небе кресты, которые стали кружить над колокольнями, а под ними всё вспыхивало и вставало дыбом, и земля затряслась.
Он замолчал. Молчал и Ротманн, пуская в сторону сигаретный дым. Они оставались за столом вдвоем: женщины ушли стирать, пятнадцатилетний Лео некоторое время посидел рядом с дедом, но скоро его тоже забрали на подмогу.
— Потом я бросился назад во Фрейталь, — продолжал Ремер. — Испугался, что и там будут бомбить. Все мои стояли на улице и гадали, уцелел я или они меня уже никогда не увидят. Тогда-то я и рассказал им про вас, про ту улицу, что вы искали, и про то, как предупредили меня о налете. Да, совсем забыл вас спросить, тот это оказался госпиталь? Там на углу?
Ротманн отрицательно покачал головой.
— Жаль. Значит, мое предположение не оправдалось. А сестра моя совсем разболелась, — решил сменить тему разговора старый таксист. — Сегодня целый день не встает с кровати. У нее там лучшая подруга и родственники мужа.
Он в сердцах махнул рукой.
— Вы не были в Италии, господин штурмбаннфюрер? — спросил неожиданно старик, вспомнив, что видел на кителе собеседника серебряный значок за ранение и Железный крест.
— Нет. Зовите меня просто Отто.
— Да-да. Я почему спросил, у нас ведь там погиб муж Эрны. В конце сорок третьего под Кассино. Он служил в дивизии рейхсмаршала Геринга, причем из старого еще набора. Их из России отправили в Африку, и оттуда весной сорок третьего мало кому удалось вырваться. Но Герду повезло. Его вывезли с остатками полка на Сицилию, потом в Италию. К тому времени там уже воевала новая дивизия рейхсмаршала, и они вошли в ее состав.
— Он был танкистом ?
— Нет, он служил в ремонтном батальоне. Золотые руки были у парня. Еще перед самой войной мы с ним перебрали мою старушенцию так, что с тех пор я только колеса латаю да бензин подливаю. Он работал автомехаником. К сожалению, наши семейные альбомы остались там. — Ремер махнул рукой в сторону окна. — Уж лучше бы Герд сдался в плен в Африке с остальными. Говорят, с ними обращаются по-божески.
Поняв, что сказал лишнее, Ремер осекся и растерянно заморгал. Штурмбаннфюрер сделал вид, что не обратил на его слова внимания, и стал наполнять вином две рюмки.
— Никто не знает, что лучше, а что хуже, — чтобы успокоить старика, стал рассуждать Ротманн. — Вот Роммель. Не отзови его Гитлер за неделю до капитуляции, был бы сейчас жив. Дожидался бы где-нибудь в Шотландии или в Канаде окончания войны. Потом вернулся бы к семье, написал мемуары и встретил почетную старость. Судьба, спасая его от плена, погубила через полтора года.
— Да, такого человека потеряли, — сокрушенно проговорил успокоенный Ремер. — Герд встречался с ним как-то сразу после Тобрука и написал нам об этом. Роммель уважал солдатский труд и всегда заботился о простых людях.
Они еще поговорили некоторое время. Ремер рассказал, что в прошлом году погиб жених Урсулы, а старший сын Эрны сейчас на Восточном фронте, и вестей от него нет уже месяц. Затем он стал расспрашивать о том, чему Ротманн с Антоном оказались свидетелями прошлой ночью, — о разрушениях и жертвах. Ротманн отвечал уклончиво, не желая окончательно расстраивать старика.
— Как вы считаете, они еще прилетят?
— Вряд ли. Им здесь уже просто нечего делать.
— А завтра можно будет поехать туда?