— В письме было написано, что в его вещах нашли мой адрес и что он Зигфрид Ротманн, оберштурмбаннфюрер СС.
Врач совсем растерялся.
— Как же так? Зачем кому-то из тяжело раненных называться чужим именем? Вы полагаете, что он мог найти документы…
— Не знаю. Самое неприятное в этой истории то, что мой настоящий брат сгорел в танке еще в июле прошлого года. — Ротманн вдруг обратился к сестре: — У него забинтована вся левая рука?
— Нет, — удивилась та, — примерно до локтя.
— Отлично! Тогда сходите и посмотрите на его левое плечо. Там должна быть особая примета — татуировка.
— Татуировка? Но я сама вчера перед сном делала ему укол в левое плечо над локтем. Успокоительное, — пояснила она врачу. — Там нет никакой татуировки.
— И всё-таки посмотрите, Ева, — мягко попросил доктор. — Садитесь, господа, — предложил он, когда медсестра вышла из кабинета. — Ну и дела творятся на белом свете! Что же нам делать, если это действительно не он?
— Сейчас узнаем, — сказал Ротманн решительным голосом.
Минуты через две вернулась сестра. Она была совершенно растеряна. Оказывается, татуировка действительно имелась.
— Не может быть! Как она выглядит?
— Череп и какие-то буквы под ним… — Ротманн вдруг стал расстегивать свой китель.
— Вы позволите, я покажу? — обратился он к врачу.
Сняв китель, он расстегнул на рубашке несколько пуговиц и, схватив ее за ворот, завернул на левое плечо. Все увидели синеватую наколку в виде черепа и замысловатого вензеля из двух готических букв.
— Похоже, но… — заколебалась медсестра.
— Что «но»?
— Там более грубо, хотя и не так размыто, как у вас. Да и цвет какой-то яркий. Не такой.
Ротманн застегнулся, накинул прямо на рубаху халат и быстрым шагом вышел из кабинета. Антон, сестра и доктор даже не пытались его остановить или узнать, что он задумал. Когда он вскоре вернулся, в его руке был кусок ваты, смоченной в спирте. Он был испачкан чем-то синим.
— Вот! — показал Ротманн. — Всё, что осталось от татуировки, которой еще вчера не было. Вызывайте полицию!
Минут через тридцать, когда непонятно что бормотавшего раненого на второй от двери койке пристегнули наручниками к кровати, а его несостоявшийся брат дал необходимые разъяснения полицейским и подписал протокол, Ротманн и Дворжак вышли на улицу. Состояние обоих было подавленным.
— Грубая работа, — наконец заговорил Ротманн. — Кто всё это все делает и, главное, зачем? Чтобы заманить меня сюда, под бомбы, и убить? Но к чему такие сложности? Сколько раз бомбили Фленсбург! Что, трудно было шлепнуть меня там? Надо обязательно затевать весь этот спектакль с письмами и мумиями? Непонятно. Вы что-нибудь понимаете?
— Я понимаю только то, что впредь вам не следует обращать внимание на всякие сомнительные письма. Во всяком случае не нужно с ходу предпринимать тех действий, на которые они намекают. А сейчас надо выбираться отсюда, — сказал Антон, оглядываясь по сторонам. — Вы согласны, что здесь нам больше нечего делать?
— Да. Полицейские сказали, что в пять вечера с рыночной площади уходит автобус.
— Зачем же нам ждать до пяти?
— А вы надеетесь уехать с вокзала? Забыли, что там творится? Автобус же служебный, я договорился — нас возьмут. А пока, поскольку у нас есть несколько часов, предлагаю просто погулять по городу, посмотреть местные достопримечательности. Тем более что скоро, как вы утверждаете, их не станет. Пойдемте вон туда. Видите колокольню с позеленевшим медным куполом? Это здешняя знаменитая Фрауенкирха. То место я более или менее знаю, так что не заблудимся.
Антон кивнул, и они пошли вдоль узкой улицы в сторону видневшейся над крышами изящной колокольни из темного, почти черного камня. Мысли Антона еще были заняты другим, тем не менее он всё более погружался в созерцание окружающей его действительности.
— Это церковь Девы Марии. Считается у наших протестантов самым значительным храмом, — рассказывал по дороге Ротманн. — Жаль, что вы не были в Мюнхене. Наша Фрауенкирха ничуть не уступает дрезденской. Хотя стиль, конечно, совершенно другой. Я не знаток, но у нас свой южногерманский колорит, здесь же — откровенное французское барокко.
Они повернули за угол и вышли на широкую улицу. Перед ними во всём своем великолепии открылся храм из черного камня. Его огромный каменный, вытянутый вверх купол сначала показался Антону слишком непропорциональным по отношению к основанию. Это и четыре барочные башенки по сторонам, а также венчавшая купол высоченная колокольня придавали сооружению вид небольшой изящной церковки, увеличенной в несколько раз, как будто она и окружающие ее дома были выполнены в разных масштабах.
— Ну, что скажете? — остановившись, спросил Ротманн. Антон развел руками, выражая восхищение.
— Скажу, что вижу это впервые. А все они, к сожалению, — он показал на скопление людей вокруг церкви, — возможно, в последний раз.
— Может быть, она уцелеет? — выразил надежду Ротманн, сверяя время по часам одной из угловых башенок церкви. — Хотя вряд ли. Она слишком заметна с воздуха, и летчики не откажутся от такого удовольствия.
Они обошли окружавшую церковь тесную площадь, и Антону пропорции здания уже не казались непривычными. Как раз таким оно и должно быть. Украшенным черными кружевами, придающими ему явное женское начало. Ведь это церковь Девы Марии, а не собор в честь одного из бородатых апостолов.
Ротманн повел Антона дальше. Скоро они уже осматривали кафедральный собор. От отдыхающего на лавочке старика они узнали, что он был построен католиком Фридрихом Августом Вторым в противовес протестантской Фрауенкирхе и стал самым большим католическим храмом Саксонии. Затем пришла очередь королевского замка. Потом они долго бродили среди павильонов Цвингера, отдыхали на лавочке возле пруда, после чего вышли к расположенному рядом оперному театру. Обойдя театр, они очутились на набережной.
Солнце уже клонилось к закату. Прямо перед ними текла Эльба. Справа ее пересекал мост Августа. На набережной и прилегающих улицах было много людей. Попадались даже празднично одетые дети, бродячие артисты и музыканты. Некоторые парочки, несмотря ни на что, похоже, готовились встречать завтра День святого Валентина.
— Дьявол, неужели что-то с моими часами?.. — пробурчал вдруг Ротманн и, остановив прохожего, поинтересовался, который час.
— Без десяти минут пять, — был ответ.
Ротманн растерянно посмотрел на Антона и в следующую секунду вскинул руку, останавливая проезжавшее такси. В нем сидели пассажиры, но водитель подчинился жесту офицера СС. Ротманн о чем-то переговорил с шофером и захлопнул дверь. Машина поехала дальше.
— Я попросил забрать нас на этом месте ровно в девять вечера, — сказал он, вернувшись. — Дойти до рынка за десять минут мы бы уже не успели. Неужели на той башенке часы шли неверно? — удивлялся Ротманн, — Ладно, сейчас еще рано. Пойдемте поищем, где можно поужинать и посидеть в тепле. Что-то становится прохладно.