Инженер поперхнулся чаем и уставился на сына.
— Ты откуда знаешь про Суллу?
— Пап, я же состою в школьном обществе «Древних цивилизаций». Ты что, забыл?
— Ах да. Точно, — успокоился инженер по перемещениям. — Ну и что ты еще про него знаешь? Крутой, говорят, был диктатор.
— Недавно нашли его мемуары. Скажи, а если в таком сне примет участие живой человек, что он увидит?
— То же, что и спящий, плюс самого спящего как бы со стороны, с которым он может общаться. Образ спящего, кстати, тоже программируется. Его, как правило, наряжают в соответствии со сценарием и часто внушают определенную роль, чтобы вписать в сюжет. Как они это делают — ума не приложу. Учись хорошо и, когда вырастешь, сам станешь оператором таких сеансов, как наш Мортимер.
Профессор Вангер заметил, что в те дни, когда он не прикасается к Книге, он не видит не только очередной римский сон, но и вообще нет никаких сновидений. Это обстоятельство, несколько раз специально проверенное и всякий раз подтверждавшееся, еще больше убедило его в связи снов с Книгой. «Она не просто знает будущее, но обладает еще и магическими свойствами», — думал он. У него и в мыслях не было, что не сама Книга порождает сновидения и дает в них некие указания, а просто-напросто он находится под наблюдением людей, ее потерявших. Приди он к этому выводу, и жизнь профессора превратилась бы в настоящий кошмар. Одно дело подпасть под влияние магического предмета, и совершенно другое — понять, что за тобой денно и нощно следят разумные существа, да еще пытаются командовать.
То, что Книга обладает необычными свойствами, подтверждалось и другими ее качествами. Профессор постепенно заметил, что загнутый им уголок страницы, если его потом отогнуть, через некоторое время полностью разглаживается. При этом не остается ни малейшего следа на бумаге. Однажды он попытался оторвать небольшую часть уголка одной из страниц, но с величайшим удивлением понял, что не может этого сделать. Он схватил всю страницу целиком, смял ее и стал рвать изо всех сил. Ничего не получалось. С одной стороны, на ощупь и внешний вид это была обычная бумага, не пленка или какая-нибудь ткань, с другой же — ее невозможно было даже надорвать. В тот день он оставил свои попытки, а на следующий заметил, что скомканная страница почти расправилась. Еще через день на ней не осталось и следа экзекуции.
После этого эксперимента он стал еще более осторожен с Книгой. Всегда прятал ее в глубине верхней полки, закладывая старыми пыльными томами.
И все же, хоть и не каждый день, профессор снова доставал по вечерам один из томов Шнайдера и, запершись в кабинете, продолжал переводить отдельные отрывки. За это он расплачивался очередным римским сновидением, насыщенность и кошмарность которого напрямую зависела от объема и важности прочитанного им накануне. Тетрадь с переводами он прятал рядом с томиками Шнайдера.
— Над чем ты там корпишь? — спрашивала его жена. — На тебя опять свалили «Римское право»? И чего это ты под старость лет так увлекся английским?
Он отвечал уклончиво. Шутил, что, когда их оккупируют англичане с американцами, им будет проще общаться с новыми властями.
— Тогда, может быть, лучше заняться русским?
Довольно скоро в его сознании сложилась достаточно подробная картина самого громкого покушения на Гитлера, которое еще только должно было произойти летом следующего года. Заговорщиков ожидал сокрушительный провал. Погибнет несколько тысяч офицеров и несколько десятков генералов, включая троих фельдмаршалов. Он уже знал имена многих из них. Тех, кто в большинстве своем еще верно служили фюреру, не предполагая, что готовит им неотвратимая судьба.
«А ведь я мог бы предупредить их, — размышлял профессор. — Даже очень просто».
Относительно некоторых из этих людей ему уже были известны их прошлые неудачные попытки. Например, самая последняя, имевшая место всего несколько дней назад в середине марта, когда фон Тресков и Шлабрендорф подложили в самолет Гитлера бомбу с химическим замедлителем взрыва. Самолет стартовал из Смоленска и… благополучно приземлился в Растенбурге. Операция «Вспышка» провалилась. Через несколько дней новая попытка, и снова неудача. Потом еще. Чтобы отвратить заговорщиков от еще не придуманной ими «Валькирии» двадцатого июля сорок четвертого года, достаточно было связаться с тем же генералом Хеннигом фон Тресковом и рассказать об их прошлой неудачной деятельности. Этот рассказ послужил бы достаточно убедительным (хотя, возможно, и не стопроцентным) доказательством осведомленности профессора Вангера. В конце концов, ради такого дела можно было показать им и саму Книгу.
Остановило бы это однорукого и одноглазого Штауфенберга? Неизвестно. Несомненно одно — он и остальные действовали бы иначе и при любом исходе история пошла бы дальше не по книге Шнайдера.
От всех этих теоретических размышлений и головоломок Вангер приходил в полнейшее замешательство. Он никогда не был человеком действия. Сам себя называл книжным червем и кабинетным историком. И он прекрасно понимал, что ничегошеньки не предпримет. Вовсе не потому, что, дезавуируя Книгу или воспользовавшись сам ее пророчествами, он изменит ход истории. Для него и всех его современников история вершилась сегодня. Как бы ни пошло ее дальнейшее развитие, по Шнайдеру ли, нет ли, для всех оно было бы самым естественным и легитимным. Так что ломать голову над всякими парадоксами не было необходимости. Он ничего не пред. примет потому, что в его сознании уже достаточно четко выкристаллизовался постулат: этого нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Нельзя, и все!
Придя в начале апреля к такому выводу, он даже подумал было уничтожить все пять томов. Отсутствие в его квартире камина если и не явилось главным препятствием в осуществлении этого замысла, то помешало основательно. Решимость устроить аутодафе быстро прошла. Он подумал, что книги следует сохранить до конца войны, с которой закончится и описываемая в ней история Третьего рейха, после чего можно снова подумать об их использовании. «А что, — улыбнулся про себя профессор, — хорошую шутку можно было бы сыграть с этим Шнайдером!»
И все же решение окончательно поставить Книгу на полку и больше не заглядывать в нее пришло к профессору после прочтения им главы о лагерях смерти и прочих ужасах и мерзостях, творимых нацистами на оккупированных территориях и у себя дома. В тот вечер он долго сидел в кабинете, потрясенный своей причастностью к чудовищным преступлениям. Студенты из «Белой розы» оказались правы, назвав Гитлера чудовищем. Несколько раз Вангер гасил свет, подходил к окну и отдергивал шторы, Он смотрел на вечернюю улицу и тусклые звезды и думал: «Да нет же, не может быть. Ведь все мы нормальные люди. Читаем Гете и Шиллера, воспитываем своих детей в любви к родине, учим их уважать старших и помогать младшим. Можно поверить в отдельные факты бесчеловечности — на войне без этого не бывает, но не в таких же гипертрофированных формах. Шнайдер пишет о миллионах!»
Он снова возвращался за стол и погружался в цифры и факты деятельности СС.