Он ждал, я – тоже. И не только из уважения к его отчаянной последней храбрости. Престол, титул, венец – все это можно завоевать. А можно ли купить? Один титул – за одну голову. За эту носатую голову в тонком серебряном венце...
Я отдал стоявшему рядом гетайру отцовский щит, положил на землю копье, расстегнул ремень шлема.
– Поговорим!
– О чем? – поморщился он. – Я захватил твой город, но мне не в чем извиняться. Так приказал ванакт Атрей. И пусть нас всех рассудит Минос!
– Фиест ошибся, – усмехнулся я. – Причем дважды.
Я не спеша подошел ближе, пытаясь найти верные слова. Да где их найдешь, верные? У носатого только что убили отца, его самого бросили на заклание, как ягненка у алтаря...
– Фиест ошибся, Атрид. Он мерит всех по себе. Признал меня ванактом, думая, что я признаю его, братоубийцу. Это первое. А второе – войска от границы не следовало уводить. Путь на Микены открыт, Агамемнон! Тебе дать моих куретов, или сам справишься? Можешь крикнуть: «Диомед идет!» Иногда помогает.
Теперь не спешил он. На бледном лице жили только глаза – как у его брата, когда белокурый склонился перед Еленой.
– Мне не нужны твои куреты, Тидид! Но... Дядя мог признать тебя ванактом. Я – никогда. Лучше умереть.
– Еще успеем, – хмыкнул я. – Когда на могиле Фиеста дуб вырастит!
– Дядя! Дядя Диомед!
Кто-то маленький, в коротком ярком фаросе, выбежал из ворот, подскочил, повис, уцепившись руками за шею.
Киантипп!
– Дядя Диомед! Дядя Диомед! Я им не присягнул! Не присягнул! Я сказал, что ванакт – это ты!..
– Молодец!
Я осторожно опустил мальчишку на землю, погладил по растрепавшимся длинным волосам. Этак скоро стричь парня придется!
– Видишь, Атрид? А ты надеялся со всем Аргосом справиться!
Он подумал, кивнул.
– Хорошо... Когда я изгоню убийцу из Микен, то возмещу, все, что мы разграбили и разрушили. Но мира не обещаю, слышишь, Тидид? Не обещаю! А сейчас – возьми!
Щит – тяжелый, круглый, сверкающий старым золотом.
– Зачем? – поразился я. – У меня свой есть!
– Возьми, – упрямо повторил он. – В храме повесишь.
– Но почему?
– Потому что... – Агамемнон замялся, дернул щекой. – Потому что ты... ты победил!
* * *
– Это тебе за Елену! За Елену! За Елену!
Маленькие кулачки молотили по спине – Амикла развоевалась не на шутку. Я прижался к ее плечу, закрыл глаза, вдохнул сводящий с ума запах ее пота, прикоснулся губами к знакомой родинке на груди...
– Сейчас ты хочешь меня, господин мой Диомед, потому что тебе не досталась Елена, эта старуха, старуха, старуха!..
Я подхватил ее на руки, опустил на ложе. Кулачки разжались.
– Стару-уха-а...
– ...Ты сегодня сумасшедший, господин мой Диомед, и я тоже сумасшедшая, потому что соскучилась, я так хотела тебя, с ума сходила, а ты ездил к этой Елене, а потом еще куда-то, а теперь все говорят, что ты женишься...
– Что-о?!
Амикла привстала, невесело улыбнулась.
– Не слыхал еще, господин мой Диомед? Говорят, цари узнают новости последними. И то, если им расскажут любовницы...
– Погоди! – простонал я. – Женюсь? Зачем? На ком?
Она подползла ближе, положила голову мне на колени, сжала зубами кожу.
– Я хочу тебя съесть, мой Диомед, закусать до смерти, пока тебя не съела эта Айгиала...
– Кто-о-о-о?!
Самое время хохотать – до упаду, до икоты. Айгиала! Сестричка Заячьей Губы, конопатая дура-перестарок? Да я и не видел ее больше года! Айгиала! Ну, выдумали!
– Говорят, Аргосом должны править два рода. Анаксагориды и...
– ...Амифаониды, – вздохнул я. – Алкмеон изгнан, Амфилох отрекся от своих прав...
– Значит, править должна их сестра!
И тут мне стало не до смеха.
– Ванакты не выбирают жен – им выбирают. Ты женишься на этой старой худющей уродине, а она велит выгнать меня. И тогда я умру, господин мой Диомед, потому что мне незачем будет жить...
Ее руки обхватили меня за плечи, дрогнули, застыли, а я молчал, вновь не зная, какие слова найти.
...Серебристый свет, легкий ветер над ночным лесом...
– Ты будешь со мной, Амикла! Всегда! Тебя... Тебя мне послали боги! Боги, понимаешь?
– Бо-о-оги? – протянула она. – Боги ревнивы, господин мой Диомед! Они меня и заберут. Я знаю – заберут!..
Как трудно иногда бывает улыбнуться! Улыбнуться, когда на сердце – лед.
«...Ванакт – солнце, а солнце сжигает тех, кто стоит слишком близко...»
Что же мне делать, мама?
Кто из них? Сфенел, Полидор, Промах, Амфилох, Эвриал, дядя Эвмел...
Кто?
Пора было начинать, впускать в тронный зал толпу козлобородых гиппетов, садится на трон, брать в руки золотой скипетр, но я все медлил, медлил, медлил... И они не спешили – словно чувствовали.
За окнами – знакомая площадь, серые известняковые плиты. Два года я уже здесь, два года! Я здесь, потому что они, те, кто сейчас собрались вокруг меня, захотели этого. Они помогали мне, дрались за меня. Мы были братьями.
И все-таки кто-то предал!..
Надо было сказать – прямо в лицо, спросить, не скрывая. Но я уже знал – промолчу. И сейчас, и завтра, и потом...
– Тут еще одно дело, Тидид, – нерешительно проговорил дядя Эвмел. – Прежде, чем мы начнем...
Я лишь плечами пожал. Еще одно? Кажется, все обговорили. Бегство Фиеста, воцарения носатого (только сегодня получили его послание – с благодарностью басилею Диомеду), строительство новой гавани в Лерне...
Что там еще? Неужели об этом?
Я ждал, что заговорит дядя, но начал почему-то Капанид. Неуверенно, словно нехотя.
– Тут это, Тидид... Такое дело... Такое!..
Снял венец, повертел в руках. Отречься вздумал, что ли?
– Такое... Эвриал, скажи!
Еще и Смуглый! Ну, Трезенец за словом в мешок не полезет.
– В Аргосе неспокойно, Диомед! То, что случилось... Надо сплотиться! Амифаониды...
Что?!
– Мои родичи... Их не уговорить, – это уже Щербатый. – Амифаониды должны править, таков обычай, не обижайся. Ты Амифаонид только по деду, ты потомок Бианта, а наследники Мелампода считаются старшими...
И тут я понял...
– Мы тут поговорили, – это уже толстяк Полидор. – Раз с Еленой не вышло... Да Кронион с ней, с Еленой! Надо покончить с... этим. Потомки Амифаона и Анаксагора должны править вместе! Тогда нас никто не пошатнет!