— О, нет, мой Командор, — прошептала Софья, отвернув голову, — ты всегда был ко мне добр. Ведь только благодаря тебе я вылечилась и смогла ходить. Сегодня, когда Жюльетта внезапно появилась здесь и пыталась убедить меня в твоем обмане, я была на грани безумия, но я поняла, что я не желала бы никогда потерять тебя. Как я могла сомневаться в твоей доброте, доброте открытой, настоящей которая не подвержена никакой слабости…
— Но доброта, Софья, тем более, благодарность за нее, это не совсем тоже самое, что любовь… — возразил он.
Она промолчала. Ей снова вспомнился Белозерск почти сто лет тому назад. Веселье на площади, по поводу прибытия флотилии.
— О, посмотрите, Софья Ивановна, — князь Василий показал ей с парапетной стены крепости на группу подвыпивших солдат и матросов, собравшихся вокруг бочки с пивом. Они переругивались между собой, а рядом выясняли отношения несколько визгливых женщин, — о, это просто дикие твари, — продолжал Василий, — нализались, дальше некуда. Жаль, что они не в моем подчинении, я бы их всех повесил.
— Но почему же, — вступилась она тогда за низшие чины, — они так много времени провели на кораблях…
— Да пусть они осушат все пиво в городе и изнасилуют всех женщин, мне наплевать, — ответил князь, — только пусть делают это по-человечески, а не как животные и выстирают перед этим свои грязные подштанники…
Вот так. Она почти что забыла о тех матросах, что веселились внизу и вспомнила их только теперь. Могла ли она подумать, что один из них, из тех, кого князь Василий назвал грязным животным, был на самом деле Командором и скрываясь в толпе, он наблюдал за ней, потому что она напомнила ему его погибшую в Дамаске возлюбленную. О, если бы она только могла знать тогда! Впрочем что с того? Этот странный человек, совершенно непохожий на других, он все равно не позволил бы разоблачить себя перед ней раньше, чем для того пришло время.
Мгновенный порыв, бросивший ее к нему, когда под властью Демона открылся проход за стеной и она увидела в нем Командора, этот порыв обнаружил ей самой всю сущность ее отношения к своему спасителю. Она бежала, летела, не чувствуя под ногами пол. Ею владело единственное желание, прижаться к его живому телу, даже если он оттолкнет ее, даже если он над ней посмеется. Но он не отталкивал ее. Он раскрывал руки и изо всех сил прижимал ее к себе. Взглядом огненных черных глаз, сокровенным жестом он сообщал ей неослабевающее, новое чувство, но глубоко скрытое сомнение все же терзало ее. Возможно ли, чтобы он только использовал ее ради того, чтобы обрести новую силу в борьбе с Белиалом, чтобы заменить ею ту, которую любил прежде и наверняка, до сих пор не позабыл.
— Если бы я хотел обмануть тебя, София, я бы не рассказал тебе столько о себе, да и о Белиале тоже, сколько ты только что узнала от меня, — Командор словно прочитал ее мысли. Впрочем, почему словно? Он именно так и сделал — он прочитал ее мысли. Он умел легко справляться с этим, когда хотел. И видимо, именно теперь ему было особенно важно, что она думает.
Не отвечая, она страстно прижала голову к его груди. Он же приподнял ее и приник губами к ее полураскрытым, дрожащим губам. Когда она открыла зажмуренные от робости глаза, то увидела совсем близко мерцание двух черных алмазов, подернутых перламутровой дымкой — его глаз и уже не сопротивляясь, отдавшись на волю всему, что могло и видимо, должно было произойти, она позволила ему поднять себя на руки и отнести на ложе. Светлые волосы княжны рассыпались вуалью по кружевной подушке, она собрала их одной рукой и обнажила гладкое, белоснежное плечо, к которому он приник жадными, горячими губами. Они медленно спускались вдоль ее тонкого, изящного тела богини, тронутого позолотой света, исходящего от догорающих в канделябрах свечей, и с каждым движением их затаенная робость, разделявшая до того двоих, таяла и господин, великий и недосягаемый, превращался в друга. Опустив ресницы, Софья ощущала необыкновенную легкость.
— Ты больше не боишься меня? — спросил он, подняв на нее сияющие светлым отблеском глаза, — ты не боишься что я закую тебя в кандалы колдовством?
— Нет, Мазарин, я не боюсь, — ответила она, лаская пальцами его густые жесткие волосы, отливающие металлическим блеском. Потом она закрыла глаза. И тут Демон снова явился ей. Несмотря на то, что Командор сказал, будто Белиал потерял силу, он вовсе не намеревался сдаваться и впадать в спячку. Наверное тот жар любви, которым окутал Софью Командор, дошел и до него, заставив исчадие ада взбеситься. Она видела., да, она видела его и была не в силах разомкнуть веки, словно кто-то намеренно склеил их.
Казалось перед тем, как окончательно порваться и отпустить на свободу, узы, опутавшие их всех, стянулись еще крепче. Она видела Демона. О, нет не Жюльетту, точнее не ту привычную, трогательную и невинно-прекрасную Жюльетту похожую на ангела. Она видела женщину, воплощающую истинного Демона, обезумевшего, мечущегося в атласных алых лохмотьях среди густого леса как раз рядом с оврагом, где Софья похоронила молодого князя Арсения. Над головой Демона проносился какой-то темный, блестящий шар, не отрываясь он скатывался за ней в овраг, скользил по кустарнику, все ближе, он настигал беглянку. Потом вскочил ей на плечи и принялся рвать их когтями. Красные свирепые глаза горели на серой морде его, сверкали острые зубы, обнаженные в адской ухмылке. О, Боже! Боже!
— Что с тобой? Что с тобой, Софья, очнись! — Командор трясет ее за плечи, и с большим трудом она открывает глаза. Нет больше Демона. Ее обнаженные руки обхватывают Командора за шею. Она привлекла его к себе, прильнула изо всех сил, со всей слабостью своею.
— О, Господи, — прошептала она, — я опять видела Жюльетту. Я видела ее в овраге, который лежит перед самой болотной тропой…
— Ничего странного, — Командор прижимает ее к груди и гладит со страстью ее обнаженную спину, — я же сказал тебе, она направилась на свой болотный остров, чтобы погрузиться в каталепсию… Она не побеспокоит нас некоторое время. Она не побеспокоит никого, о ком ты тревожишься сейчас…
— Она направилась на болотный остров через овраг, — Софью как будто ударило по голове ледяной глыбой, тревожная мысль, витавшая до того вокруг неопознанной, теперь обрела для нее реальный, пугающий смысл: — ты сказал, что она направилась через овраг? — она смотрела прямо на Мазарина, и ее полуобнаженная грудь, выступающая из декольте, взволнованно приподнималась.
— Да, я именно так и сказал, — он с трудом оторвал взор от ее великолепного тела. — Что тебя так мучает, я не понимаю…
— Я оставила там, в охотничьем домике двух прислуг князя Прозоровского, — проговорила Софья, поспешно оправляя платье.
— Каких прислуг, о чем ты? — Мазарин все еще не выпускал ее из своих объятий. — Зачем? Где ты их оставила?
— Я оставила там Ермилу и Данилку, двух охотников, — Софья сама освободилась из его рук, — они помогали мне достать с болота тело Арсения, а после похоронить его. Мы не решились рассказать сразу князю Прозоровскому, что его приемный сын погиб, хотели немного подождать, и потому я сказала в усадьбе, что оба охотника все еще ищут молодого человека по окрестностям озера. Но они не ищут его. Они просто отсиживаются в охотничьем домике, который прежде звался Облепихин двор. Ты понимаешь, они все еще находятся там, — уже не скрывая охватившей ее тревоги, она быстро заплетала волосы в косу, но руки ее явно дрожали и плохо слушались, — они находятся около оврага. Скажи мне, этот самый демон Белиал, он может напасть на них?