— Нет, батюшка Илья Федотович, — покачал головой Родион. — То станичники могли оказаться. Они на деревню не пойдут, мужиков побоятся. На дорогах супротив странников одиноких промышляют, подводы разоряют, обозы малые…
— И то верно, — согласился боярин, поднимаясь на стременах. Сквозь березы, шелестящие ветвями на противоположном берегу реки, хоть и с трудом, но крайние дома в деревне различить было можно. И выглядели они вполне благополучно. Окончательно успокоил Умильного вид двух смердов — бабы и мужика, спокойно сметывающих на лугу стог.
Отряд перебрался через наволок, [105] раскидал копытами прозрачную воду Керзи.
— Ну, боярин Андрей, — обернулся Илья Федотович, — где тебя зарезать пытались?
— На дороге, киломе… Около версты в сторону Поляниц от Комарове.
— Туда и поскачем. — Боярин пустил коня широкой рысью.
Путь через свежескошенное поле занял минут пять. Еще меньше времени занял поиск места схватки — на дороге, раскатанные колесами в длинные бурые полосы, еще сохранились два кровавых пятна. Боярин спрыгнул, звякнув кольцами байданы, опустился на колено, разглядывая то, что темнело посередине дороги.
— Я вижу, одного ты точно отправил в преисподнюю, служивый. Столько не со всякого кабана натечет. Но тел нет, а следы колес легли на свежую лужу, разбрызгали как воду… — Он выпрямился. — Это не тати. Это купец. Опять новгородцы балуют, молодцы-ушкуйники. Где торгуют, там и воруют!
В этот миг Илья Федотович начисто забыл свои полные гордости рассказы про предков, промышлявших на Оби и Волге точно таким же образом.
— Далеко обоз уйти не мог. Небось только к Порезу докатился. За мной!
Кавалькада сверкающих доспехами ратников снова сорвалась с места и помчалась к ближним деревням, десятками копыт вколачивая пыль в утоптанную дорогу. Три версты — пять километров — отряд промчался в считанные минуты, и вскоре стало видно, что боярин не ошибся: за прошедшие со времени схватки три часа купеческий обоз только-только успел миновать Порез и теперь грохотал меж свекольных гряд по тракту, ведущему к Хлынову.
Холопы, удерживая рогатины, с веселым посвистом промчались по обочинам, обгоняя медлительные повозки, остановились впереди, перегородив торговым людям путь. Илья Федотович немного отстал — несолидно родовитому боярину носиться, как застоявшемуся жеребенку.
— Родион, Матвей, сзади приглядите, дабы не утек никто, — приказал он ближним воинам и поскакал вперед.
Двадцать одна телега, столько же возниц. Четыре черноволосые узкоглазые девки с мешками под глазами и спутанными волосами — невольницы. В пути — для баловства, а на месте, глядишь, и на продажу сгодятся. Коли отмыть, пропарить да хлебным вином ввечеру напоить. Еще трое оружных смердов шли позади обоза, столько же — спереди.
Хотя числом торговые гости и превышали боярский отряд почти вдвое, однако противиться остановке не пытались. Да и куда бездоспешным мужикам супротив готовой к бою кованой рати? Правда, и испуга путники не выказывали. Чай, не по Дикому Полю ехали, а по земле русской, законом и обычаем освященной. А снаряженные по государеву воинскому уложению всадники на станичников походили мало.
Ехавший верхом возле первой подводы упитанный купец, завидев приближающегося боярина, наклонился к возничему, торопливо подхватил у того из-за спины высокую горлатную шапку, темно-бордовую ферязь, расшитую жемчугами и самоцветами, накинул на плечи и приосанился:
— Здрав будь, боярин. Почто помеху мне чинишь, дорогу загораживаешь?
— Да вот татей ловлю, что на дороге озорничают, — натянул поводья Илья Федотович. — Не видал таких?
— Прости, боярин, Бог миловал, — степенно перекрестился купец и кивнул возничему: — Трогай!
Холопы, перегораживающие проезд, не шелохнулись, а Прохор даже красноречиво опустил рогатину, почти коснувшись ею лба купеческого коня.
— А вот сын боярский Андрей аккурат перед полуднем сразу на троих наткнулся, — спокойно продолжил Илья Федотович. — И прямо на сем тракте.
— От доеду до Хлынова, — вскинул украшенный жидкой бороденкой подбородок купец, — да пожалуюсь воеводе, что на проезжем тракте оружные помещики проезжих людей татями смущают. Он быстро про все в Разбойный приказ отпишет.
— А не учинить ли заодно спрос в Разбойном приказе, где проезжие люди товар добывают? — чуть наклонился в седле боярин. — Многие из них для осторожности лазутчиков уперед своего обоза пускают. Дабы станичников, коли затаятся где, заблаговременно заметить, пока товар дорогой далеко. А коли вместо станичников странник одинокий встретится — так и его приметить. Да и обхапать, пока не видит никто.
— Мой товар со странника перехожего не снять, — гордо заявил купец. — Шелка я везу китайские, атлас, лекарский камень, благовония индийские, сласти разные, самоцветы дорогие и редкостные, кость черепаховую…
Матях, поняв, что этот беспредметный разговор может длиться очень долго, спешился, двинулся вдоль обоза, поглядывая на мешковину, закрывающую груз. Ведь путь телеги проделали долгий. Погода сухая, теплая. Над дорогой постоянно пыль летит. Вон как все возы запылились. Если грабители и вправду были из охраны обоза, путники не станут бросать их тела просто так, как ненужный мусор, наверняка с собой взяли. Если брали — мешковину откидывали. Если откидывали, то… Он остановился, увидев покрывало, запыленное только наполовину. Угол тряпки был испещрен длинными узкими полосами, словно ее сперва смяли, а потом разгладили вновь. Андрей скинул из-за спины бердыш, ухватил его правой рукой под косицу, а левой, глядя вознице прямо в лицо, отдернул мешковину.
Обозник отвернулся.
Под покрывалом лежали тюки ткани. Но лежали не ровно, как им полагалось на досках, а наперекосяк, боком. Сержант дернул ближний рулон и обнаружил под ним пару грязных, успевших натоптать не одну версту сапог. Сапоги от груза ничуть не смялись, поскольку все еще оставались на ногах.
— Илья Федотович, — усмехнулся Андрей, — ты только посмотри, какой я товар нашел! Свежее мясо…
Купец и боярин разом пришпорили лошадей и почти одновременно спрыгнули на землю рядом с Матяхом.
— Тут уже явное душегубство, — довольно рассмеялся Умильный. — Прав ты, купец, в земскую избу нужно нам с тобой ехать. Ой нужно…
— Нет, — мотнул головой растерявшийся купец. — Не знаю я их… Не видел…
— Ермила, — подозвал самого широкоплечего холопа Илья Федотович. — А ну, выкидывай тюки на траву.
— Зачем кидать? Это же шелк, боярин! Он на вес золота! Чистое серебро! Серебро попортишь! — заметался торговый человек, но Ермила невозмутимо принялся выполнять приказ, и вскоре все увидели лежащих на дне повозки мертвецов: чернобородого, с изломанным и окровавленным лицом, и усатого, под гладко выбритым подбородком которого темнел короткий разрез.