Наконец борта были стянуты, матросы хлынули на абордаж, а защитники пришли в себя и открыли огонь по нападавшим. Но рубка уже началась. Силы были почти равными, но на атакованном корабле было множество раненых, что затрудняло оборону.
Галуа носился со шпагой и мачете в обеих руках и рубил, колол без разбора. Все это он подкреплял отборной руганью, воодушевлял негров, которые не особо старались.
Дед Макей методично стрелял из мушкетов, Жан торопливо заряжал их ему. Лука с саблей в руке в гущу не полез и рубился в одиночных схватках. Он уже уложил трех матросов, когда чья-то шпага проткнула ему руку выше локтя. Он едва успел перехватить саблю в другую руку, как кто-то сделал выпад в его сторону и клинок прошел в дюйме от его бока.
Прогремел выстрел, и напавший свалился с раной в боку.
Скоро защитники отступили на ют, где распоряжался молодой офицер со шпагой в руке. Дед Макей прицелился, нажал курок. Офицер завалился к фальшборту, остальные оторопело глядели на своего командира, на секунду отвлекшись от защиты трапа. Негры и французы навалились на них, сломили, заставили побросать оружие и сдаться.
Пленных тут же загнали на бак и заперли там вместе с ранеными. В море полетели мертвые, а их было достаточно. Одних негров было убито больше десятка. Погиб и плотник, и Лука, сидящий у фок-мачты с повязкой на руке, горевал по нем больше всех.
Защитники потеряли убитыми почти два десятка. Среди раненых оказался капитан, один его помощник и штурман. Остальные имели незначительные ранения, некоторые были обожжены взрывами бомб.
Лука почти не принимал участия в осмотре судна. Он баюкал руку. Она болела и горела, чувствовалось, что жар постепенно охватывает все тело.
Галуа, раненный в нескольких местах и весь белевший перевязками, носился по захваченному судну, осматривал с матросами при свете фонарей груз, пассажиров и вел себя как настоящий капитан. Самюэль оставался на своем судне и лишь однажды выстрелил из пистолета, заметив, как один матрос замахивается кинжалом на Колена. Он ранил нападавшего и теперь переживал, каялся и волновался.
Когда наступил день, победители определили добычу точно и тщательно все подсчитали. Галуа еще держался, но был бледен и слаб.
Он подошел к Луке. Присел рядом, помолчал, потом сказал невесело:
– Не думал, что у нас будет столько убитых и раненых.
– Негры не те вояки, – вяло ответил Лука. – Настоящие воины потеряли бы в два раза меньше. Сами виноваты.
– Это точно, хозяин! Но я сумел их заставить драться. Все же дело сделано, Люк!
– Что будем делать теперь?
– Ветер поднимается, хозяин. Надо ставить паруса и отправляться в путь. Распределим матросов по кораблям и пойдем на Антигуа. Подводить заказчиков вам не стоит.
– Если будет мало матросов, то возьми человек шесть-семь из пленных. Думаю, что они не станут возражать. Тут есть лекарь. Пусть займется ранеными.
– Уже занимается, Люк. Это ведь испанский корабль. Тонн около двухсот, не наша скорлупка, хозяин. Груз хороший, и ценности имеются. Все будут довольны.
Перед полуднем суда уже подходили к острову.
Англичане, владеющие островом Антигуа, встретили гостей довольно благосклонно. Любое поражение испанцев здесь воспринималось с радостью. И груз захваченных кораблей легко сбывался купцам, как местным, так и прибывшим из метрополии.
Две недели спустя Лука начал поправляться, Галуа не отставал от хозяина.
Несколько тяжело раненных умерли, но это не воспринималось как трагедия. В порту наняли троих французов и одного англичанина. Этого пока хватало.
– Малое судно надо отправить на Монтсеррат, – распорядился Лука. – Его поведет Самюэль. Он доставит груз и вернется сюда. Мы за это время отремонтируем захваченное судно и приготовим его к плаванию.
Галуа внимательно слушал, соглашался и молча ждал дележа добычи. Это понимал и Лука. И время для этого настало. Груз был продан, деньги лежали в сундуке Луки. И он проговорил:
– Надо разделить добычу, Галуа. Пусть все повеселятся.
– Это приятное сообщение, хозяин! Надо обрадовать команду.
Под вечер, когда Самюэль уже вывел судно в открытое море, Лука вынес сундук, и дележ начался.
Пятую часть добычи получал Лука, остальное распределили среди матросов, негры получили лишь по три серебряные монеты и были отпущены в городок отметить праздник. Галуа получил тысячу экю в пересчете с песо, Колен триста, остальные по двести монет. Луке также досталось судно и выкуп за пленных испанцев.
Его еще предстояло получить, и ясно было, что не за всех испанцев заплатят.
Среди пассажиров Лука обнаружил семью довольно знатных арагонцев. Главой семейства был младший отпрыск графов де Систьерна, дон Мануэль, с ним попали в плен жена его донья Эрканасьон и двое детей. Старшей дочери было лет под двадцать, сыну, дону Диего, – шестнадцать лет. Он был красив, горд этим, по-дворянски спесив и по этой причине не раз от матросов получал щелчки по носу и насмешки.
Это так его унижало, оскорбляло и угнетало, что он заболел, не выходил из трюма, где им определили место в углу.
Его сестра, сеньорита Эстелла, была некрасива, высока и худа, просто точная копия отца, который ее боготворил. Она отличалась сдержанностью, умом и не кичилась своим высоким происхождением, которое постоянно подчеркивал ее брат.
Остальные пленники были простыми людьми из провинций Испании. Они переселялись в Мексику и вот попали в плен и молили Бога вызволить их из этого несчастья. Лука, ознакомившись с содержанием графского ларца с деньгами, заявил, что ничего не возьмет с этих простых тружеников, если граф согласится заплатить за них из своих накоплений. При этом он многозначительно и хитро ухмыльнулся.
– Это не так много, и вы вполне можете это сделать, граф, – заявил он через толмача, знавшего испанский.
Граф был возмущен, фыркал, а сеньорита Эстелла заметила тихо:
– Отец, пусть будет так, как предлагает этот сеньор. Вы возместите эти потери за несколько месяцев.
Глава семейства метнул на любимую дочь недоумевающий и даже яростный взгляд, а Лука заметил:
– Сеньор, ваша дочь намного мудрее вас. И вы должны оценить всю уместность ее совета, – и Лука хитро усмехнулся, слушая перевод.
Эстелла покраснела, бросила мимолетный взгляд на Луку, промолчала, опустив глаза. Мать ее сидела, сжав губы, и молчала.
Лука посчитал молчание за согласие, выложил все содержимое из шкатулки, заметив благодушно, но с издевкой:
– Бог вас не оставит за ваши благие дела, сеньор. Вы поступили справедливо, и я обещаю доставить вас в ближайший испанский порт уже на этой неделе.
Граф чуть не поперхнулся от этой наглости, но дочь положила ему руку на плечо, тихо погладила. Говорить она ничего не стала, просто успокоила взбешенного родителя.