— Тогда что тебе не нравится? Объясни. Молодая, красавица, умница, любит…
Лида и Беладонна уставились на Анну. Анна напряженно молчала.
— Тебе ни одна не понравится, — заключила Лида.
— Почему это?
— Потому что тебе нравится Олег. Я даже удивляюсь, что ему удалось из-под тебя выскочить. Молодец. Мужик.
— Но ведь больно!
— Так он же хирург, — напомнила Лида. — Сейчас больно, потом будет хорошо.
— Не опошляй, — посоветовала Беладонна. — Первый брак — пробный брак. Через год разведутся. Сейчас все разводятся.
В груди Анны полыхнуло зарево надежды.
— А если не разойдутся? — осторожно проверила она.
— Значит, будут жить. Ты что, не хочешь счастья своему сыну?
Анна задумалась. А в самом деле… Должен же Олег когда-то жениться. Почему не Ирочка?
Тяжкая ночь как будто собралась в облачко и отлетела, рассеялась по небу. «За что?», «Почему?» — а нипочему. Полюбил — женился. Женился — привел в дом. Не в общежитие же им идти… Поживут — разведутся, сын достанется Анне. А уживутся — дай Бог счастья.
— А давайте выпьем шампанского, — решила Анна. — Все же событие.
Взяли бутылку.
Лица подруг стали еще роднее и прекраснее. И как бежит время. Недавно сами были в возрасте Ирочки, выходили замуж: Лида — за Стасика, Беладонна — за своего Ленчика, Анна — за Диму. Теперь, через тридцать лет, Димы нет. Ленчик есть, но его нет. Беладонна спровадила сына в армию, дочь замуж — и в новый брак. Захотелось свежего чувства.
— Ну как чувство? — полюбопытствовала Анна.
Беладонна вздохнула из глубины души. Любовь любовью, но полезли всякие побочные обстоятельства.
Дочка родила ребенка Павлика и уехала с мужем на Кубу. Там влажность. Павлик может пропасть, как растение, приспособленное для другого климата. Мальчика оставили Беладонне, и никуда не денешься, поскольку бабка. Внучок по ночам плачет, мешает всем спать. Беладонна его качает, прижимает к груди, затыкает рот ладошкой, как партизан на чердаке, когда внизу ходят немцы. И так жалко этого мальчика. И сама тоже плачет. А был бы за стеной собственный муж, родной дед Ленчик, — нравится, не нравится — терпи, да еще и люби. И сам вставай, и сам качай.
Новый мост, выстроенный в сорок пять лет, оказался неудобным для повседневной жизни. Вот ведь как бывает.
Анне стало жалко мальчика с маленькой желтоволосой головкой, которому зажимают рот ладонью, не дают плакать. И тоже захотелось маленького. Она будет его холить и лелеять и отвяжется от Олега и Ирочки. Пусть как хотят, так и живут. У нее будет свой собственный маленький Олег.
Потекла совместная жизнь. День нанизывался на другой день, как шашлык на шампур. Набирались месяцы.
Ни о каком ребенке не было речи, зато Олег купил видеомагнитофон. С рук. За бешеные деньги. Два года работы.
По вечерам дом превращался в караван-сарай. Гостиницу со скотом. Приходил курс Ирочки и ординаторская Олега. Сидели на всем, на чем можно сидеть, в том числе и на полу.
Анна вначале тоже пыталась приобщиться к мировому кинематографу, но хорошие фильмы случались редко. Зато бывали такие, которые запретил Ватикан, — столько там было безбожия и бесстыдства. Совестно смотреть, тем более рядом с молодыми людьми.
Анна уходила в кухню. Через какое-то время вся кодла перекатывалась в кухню: ели, курили, балдели. Анна отступала в свою комнату.
Она с удовольствием бы «побалдела» вместе с молодыми, послушала, о чем они говорят, что за поколение выросло. Но она была им неинтересна. Отработанный биологический материал. И Анна сама чувствовала разницу. Ее биополе — бурое, как переваренный бульон. А их биополе — лазоревое, легкое, ясное. Эти биополя не смешивались. Анна уходила в свой угол, как старая собака, и слышала облегченный вздох за спиной.
В первом часу ночи расходились по домам, оставив гору грязной посуды, пустой холодильник и серую сопку окурков в пепельнице.
У Анны возникли две новые проблемы: проблема денег и проблема сумок. Ирочка не готовила и не ходила по магазинам. Она училась в университете на биологическом факультете, и училась очень хорошо. Ее выбрали старостой группы. Олег тоже не ходил за продуктами и не готовил, потому что у него каждый день было по две операции. Не будет же человек, простояв две операции, еще стоять в очереди за сосисками.
А у Анны в неделе два присутственных дня. Остальное время — работа дома. Ну разве ей сложно пойти в магазин и приготовить обед на трех человек? Какая разница: на двух или на трех?
Гости? Но сейчас же не война и не блокада. Как можно не напоить людей чаем?
— Олег, нам надо разъехаться, — сказала Анна.
— Как ты это себе представляешь?
— Разменяться. Двухкомнатная квартира меняется на однокомнатную и комнату.
— Ты хочешь, чтобы мы жили в комнате?
— Можешь взять себе однокомнатную.
— А сама в коммуналку?
Анне не хотелось в коммуналку, но что делать?
— Мне трудно, Олег.
Анна прямо посмотрела сыну в глаза. В его глазах она увидела Ирочку. Сын счастлив. А от счастья человек становится герметичным. Чужая боль в него не проникает.
Ее, Анну, употребляют и не любят. Ею просто пользуются.
Хотелось крикнуть, как Борис Годунов в опере Мусоргского:
— Я царь еще! Я женщина!
— Отстань от них, — посоветовала Беладонна. — Живи своей жизнью.
Анна созвонилась с Вершининым и пошла в ресторан.
Вершинин заказал малосольную форель, икру. Он теперь был богат и широк, как купец, и торопился это продемонстрировать.
Анна незаметно спустила молнию на юбке. Противоречия последних месяцев так распирали Анну изнутри, что она расширилась. Растолстела. Вершинин ничего не замечал, поскольку был занят только собой. И тогда, и теперь. Но раньше он жаловался, а теперь хвастал. Его фирма хочет продавать финнам вторичное сырье, а на эти деньги построить гостиницу для иностранцев. Качать твердую валюту. Анна понимала и не понимала: финны, гостиница, валюта… Раньше встречались возле метро, заходили в булочную, покупали слойку за восемь копеек. Он рассказывал, чем она для него стала. А она слушала, заедая булкой. Чудесно.
А теперь белая скатерть. Малосольная форель. Про любовь — ни слова. Только сказал: «У нас появилось новое качество. Мы теперь умеем ждать». Появилось новое — ждать, потому что исчезло старое — страсть. Раньше не могли дня жить друг без друга, а теперь недели пролетают — и ничего. Ослабел магнит. Все очень просто.
Вершинин перешел от яви к мечтаниям. В мечтах он хотел взять кусок неосвоенной земли, скажем, Бурятию или Крайний Север, и произвести там экономический эксперимент. Страна внутри страны, с другим экономическим и даже политическим устройством. Как остров инженера Гарина. Блестели глаза. Лучились зубы. Никакого острова ему никто не даст, это понятно. Но какова мечта…