— Maintenant, — проговорил Адам.
— Что? — не поняла Инна.
— Maintenant по-французски — это сейчас.
Инна остановилась и внимательно посмотрела на Адама. Она тоже ничего не хотела ждать. Она хотела быть счастливой сегодня. Сейчас. Сию минуту.
Адам подошел к старухе и купил у нее цветы. Астры были с блохами, а с повядших стеблей капала вода.
Инна оглядела цветы, вернула их бабке, востребовала деньги обратно и купила на них яблоки у соседней старухи. Когда они отошли, Адам сказал, смущаясь замечания:
— По-моему, это неприлично.
— А продавать такие цветы прилично? — Инна посмотрела на него наивными зелеными глазами.
«И в самом деле», — усомнился Адам.
По вечерам в санатории показывали кино. Фильмы были преимущественно о любви и преимущественно плохие. Похоже, их создатели не догадывались, зачем мир расколот на два пола — мужчин и женщин. И не помнили наверняка, как люди размножаются, — может быть, отводками и черенками, как деревья.
Однако все отдыхающие шли в просмотровый зал, садились и пережидали кино от начала до конца, как пережидают беседу с занудливым собеседником. С той разницей, что от собеседника уйти неудобно, а с фильма — можно.
Инна и Адам садились рядом и смотрели до конца, не потому что их интересовала вялая лента, а чтобы посидеть вместе. Инна все время ждала, что Адам проявит какие-то знаки заинтересованности: коснется локтем локтя или мизинца мизинцем. Но Адам сидел как истукан, глядел перед собой с обалделым видом и не смел коснуться даже мизинцем. Инна догадывалась, что все так и будет продолжаться и придется брать инициативу в свои руки. Такого в ее небогатой практике не встречалось. Адам был исключением из правила. Как правило, Инна находилась в состоянии активной обороны, потому что не хотела быть случайной ни в чьей жизни. Пусть даже самой достойной.
В понедельник киномеханик был выходной. Отдыхающие уселись перед телевизором, а Инна и Адам отправились пешком в соседнюю деревню. В клуб.
В клубе кино отменили. В этот день проходил показательный процесс выездного суда. Инна выяснила: истопник пионерского лагеря «Ромашка» убил истопника санатория «Березка». Оба истопника из этой деревни, поэтому именно здесь, в клубе, решено было провести показательный суд, в целях педагогических и профилактических.
Деревня состояла из одной улицы, и вся улица собралась в клуб. Народу набралось довольно много, но свободные места просматривались. Инна и Адам забрались в уголочек, приобщились к зрелищу. Скорбному театру.
За длинным столом лицом к залу сидел судья — черноволосый, с низким лбом, плотный и идейно добротный. По бокам от него — народные заседатели, женщины со сложными, немодными прическами и в кримпленовых костюмах.
На первом ряду, спиной к залу, среди двух милиционеров сидел подсудимый, истопник «Ромашки».
— А милиционеры зачем? — тихо спросила Инна.
— Мало ли… — неопределенно отозвался Адам.
— Что?
— Мало ли что ему в голову взбредет.
Инна внимательно посмотрела на «Ромашку» и поняла: ему ничего в голову не взбредет. «Ромашка» был мелок, худ, как подросток, невзрачен, с каким-то стертым лицом, на котором читались явные признаки вырождения. Чувствовалось, что его род пришел к окончательному биологическому упадку, и следовало бы запретить ему дальше размножаться, в интересах охраны природы. Однако выяснилось, что у обвиняемого двое детей, которые его любят. А он любит их.
Судья попросил рассказать «Ромашку», как депо было. Как это все произошло.
«Ромашка» начал рассказывать о том, что утром он подошел к шестерке за бутылкой и встретил там «Березку».
— Какая шестерка? — не понял судья.
Ромашка объяснил, что шестерка — это сельмаг N 6, который стоит на их улице и сокращенно называется «шестерка».
Судья кивнул головой, показывая кивком, что он понял и удовлетворен ответом.
… «Березка» подошел к «Ромашке» и положил ему на лицо ладонь с растопыренными пальцами. («Ромашка» показал, как это выглядело, положив свою ладонь на свое лицо.)
Он положил ладонь на лицо и толкнул «Ромашку» — так, что тот полетел в грязь.
По показаниям свидетелей, потерпевший «Березка» имел двухметровый почти рост и весил сто шестнадцать килограмм. Так, что «Ромашка» был величиной с одну «Березкину» ногу. И наверняка от незначительного толчка летел далеко и долго.
— Дальше, — потребовал судья.
— Дальше я купил бутылку и пошел домой, — продолжал «Ромашка».
Он нервничал до озноба, однако, чувствуя внимание к себе зала, испытывал, как показалось Инне, что-то похожее на вдохновение. Он иногда криво и немножко высокомерно усмехался. И зал внимал.
— А потом днем я опять пришел к шестерке. Сел на лавку.
— Зачем? — спросил судья.
— Что «зачем»? Сел или пришел?
— Зачем пришел? — уточнил судья.
— За бутылкой.
— Так вы же уже взяли утром, — напомнил судья.
«Ромашка» посмотрел на судью, не понимая замечания.
— Ну да, взял… — согласился он.
— Куда же вы ее дели?
— Так выпил… — удивился «Ромашка».
— С утра? — в свою очередь удивился судья.
— Ну да! — еще больше удивился «Ромашка», не понимая, чего тут можно не понять.
— Дальше, — попросил судья.
— Я, значит, сижу, а он подошел, сел рядом со мной и спихнул. Вот так, — «Ромашка» дернул бедром. — Я упал в грязь.
«Ромашка» замолчал обиженно, углубляясь в прошлое унижение.
— Ну а дальше?
— Я пошел домой. Взял нож. Высунулся в окно и позвал: «Коль…» Он пошел ко мне. Я встал за дверями. Он постучал. Я открыл и сунул в него нож. Он ухватился за живот и пошел обратно. И сел на лавку. А потом лег на лавку.
«Ромашка» замолчал.
— А потом? — спросил судья.
— А потом помер, — ответил «Ромашка», подняв брови.
Медицинская экспертиза показала, что нож попал в крупную артерию, и потерпевший умер в течение десяти минут от внутреннего кровотечения.
— Вы хотели его убить или это получилось случайно? — спросил судья.
— Конечно, хотел, — «Ромашка» нервно дернул лицом.
— Может быть, вы хотели его только напугать? — мягко, но настойчиво спросила женщина-заседатель, как бы наводя «Ромашку» на нужный ответ.
Если бы «Ромашка» публично раскаялся и сказал, что не хотел убийства, что все получилось случайно, он судился бы по другой статье и получил другие сроки.
— Нет! — отрезал «Ромашка». — Я б его все равно убил!