В ход пошли рисунки на чисто выметенном полу – это лучше воспринималось склерингами.
А когда их угостили вином, они и вовсе оживились.
– Они не знают вина, – шепнул Сивел брату. – Смотри, как повеселели. Дело пойдет теперь.
И в самом деле, скоро вожди сбросили с себя маску величия, и разговор стал общим. Никто ничего не понимал, но каждому хотелось выговориться.
Под вечер перемирие было достигнуто. Вожди ушли, вскоре на дворе и за оградою запылали костры и запахло мясом. И хотя явно чувствовалось отчуждение склерингов, но перемирие давало ощутимые плоды.
– Пока они не передумали, – Торд отвел Сивела от пиршественного костра, – надо завтра же отрядить отряд за мясом. Поведешь ты с братом. Но быть осторожным. Наденете кольчуги и легкие шлемы под шапки.
– От тяжести пропадем в дороге.
– Лучше от тяжести, чем от стрелы. Собирайся. Топор и меч прихватите боевые, так надежнее.
– Ох и нагружаешь ты нас, Торд.
– Дело требует того, Сивел. И больше пяти человек не берите. Здесь тоже надо иметь защиту.
– Вы тут держите эту ораву подольше. Дня два хотя бы.
– Так и будем стараться. Вино пока есть.
* * *
Еще ночью отряд охотников отправился в лес. Орм с Тордом продолжали помаленьку потчевать вождей и шаманов вином, а остальные воины рыскали по ближним лесам в поисках оленей и лосей. Племя надо кормить, а тут еще непрошеные гости требовали своего, и вожди их поддерживали. Старший вождь сахем особенно старался угодить бородатым людям. Он как-то быстро пристрастился к вину, и Орм опасался, что, когда запас горячительного иссякнет, вождь перестанет поддерживать их. Но дело решилось само собой. Через три дня молодые вожди и охотники заволновались. В ближних лесах дичи не стало, и надвигался голод.
На совете вождей самый молодой из них, Ночная Сова, позволил себе упрекнуть сахема в употреблении веселящего питья и потребовал немедленно уходить в дальние леса на новые угодья.
– Наши жены и дети хотят мяса! Его здесь нет больше. Олени ушли, и мы должны следовать за ними.
– Больше нам нельзя тут оставаться, Красная Лисица, – поддакнул еще один вождь. – Веселящая вода до добра не доведет. Ты, Красная Лисица, стал гниющей шкурой дохлой лисицы. Опомнись!
– Что скажут старейшины племени, Красная Лисица, когда узнают, в кого ты превратился, – укорил еще один.
Красная Лисица долго думал, не подымая глаз. Ему, старому сахему, приходится на старости лет слушать от молодых такие упреки! Но и веселящая вода уж очень хороша. Однако – родное племя. Он тяжело вздохнул:
– Ваш совет мудр, и я его принимаю. Собирайте лагерь. Сразу же и отходим дальше в лес. Я все сказал.
Он не принял прощальной чарки и удалился в гордом одиночестве.
Воины не смели приблизиться к вождю и топтались в нерешительности. Моряки тоже с некоторым волнением глядели вождю в спину и гадали, какие мысли ворочались в его голове, и не потекут ли они в невыгодное для викингов русло.
– Все ж нехорошо мы сделали с вождем, – молвил Белян, когда воины отошли довольно далеко.
– Может, еще рвать волосы на своих головах, раскаиваться в содеянном? – Торд поморщился, придерживая перебитую руку. Между прочим, не будь склерингов, рука была бы в порядке.
– Да нет, просто жалко глядеть на него! Видать, никогда вина не пробовал, вот и упился.
– Не нам жалеть медноголовых! О своей голове думать надо. Что возьмешь с язычника? Дикари.
* * *
Моряки ремонтировали полусгоревший дом, и бодрый перестук топоров перекликался с такими же бодрыми голосами. Успешное заключение перемирия с туземцами вселяло уверенность и спокойствие.
– Теперь заживем! – подбадривал Ленок, ковыляя на самодельном костыле среди стружек и щепы.
– Если выживем, – угрюмо буркнул Белян.
– Что такой хмурый, Белян? Весна скоро, а ты невесел!
– Где дичь добывать станем? Все распугали. Надолго хватит припасов, оставленных склерингами? Кумекай!
– Э, Белян! Боги к нам милостивы, да и святой Николай-угодник с нами. А старые боги норвегов? Тоже от нас не отвернулись. Почитай, что все за нас. Вывернемся! Впервой, что ли?
Белян махнул рукой и отвернулся, яростно застучав топором.
– Ого-го! Гляди! – лекарь Веф с черной повязкой на глазу, сидящий на коньке кровли, указывал пальцем в море. Такое впечатление, что, потеряв глаз, он стал зорче.
На самом горизонте темнел парус. Ветер был слаб, судно двигалось медленно.
С минуту моряки смотрели как зачарованные. Потом бросили работу и стали орать и прыгать по двору. Некоторые выбежали за ограду и понеслись к берегу. Тотчас навалили кучу валежника и плавника, запалили костер.
Постепенно все жители, могущие ходить, собрались на галечном пляже и с нетерпением стали ожидать судна. Через час стало видно, что вновь прибывающие такие же моряки, как и они. По всем приметам, узнавались знакомые очертания судна, и даже манера гребли была знакома, выдавала своих.
– Орм, а не прихватить ли оружие? – мрачно молвил Белян.
– Свои ж, Белян! Какое оружие? Еще через час будем пир гулять! И откуда они тут взялись?
– Медноголовые говорили, что где-то есть наши поселения…
С приливом судно вошло в бухту. Средних размеров торговое корыто, какие часто бороздят воды старой Европы. Но здесь оно казалось прекрасным и благородным, как древний дракар викингов тех славных времен, когда народы трепетали при одном лишь упоминании о них.
Моряки с криками бросились в студеную воду, обдаваемые брызгами и пеной. Сильные руки схватили борта и повисли на них, силясь втянуть судно на берег. Гомон и приветственные крики, расспросы и восклицания так и сыпались. Куда девалась морская степенность грубых, закаленных опасностями моряков. Радость переполняла души, а ликование от встречи мешало связно расспросить и рассказать.
На судне оказалось две дюжины норвегов. Одежда грязна и обтрепана. От них разило нечистотами. Впрочем, тутошние тоже не очень хороши в этом смысле. Общению это не мешало.
Поспело мясо на кострах. Орм выкатил последние запасы вина.
– Так вы, значит, с того ближнего острова, который мы в прошлом году проплывали? – в который раз спрашивал Торд.
– Того самого, – в который раз отвечал кряжистый рыжеватый детина Аульв, кормщик.
– Вот бы заметить в свое время!
– Никак не могли. Мы обосновались на северном берегу. Но и сюда в первый год заходили однажды. Потом забросили.
– И далеко это?
– Почти всю ночь шли и вот день. Ветер, правда, слаб, но миль тридцать будет. А может, больше. Кто их тут считает.