Маша в сарафанчике — милая, большеглазая, трогательная, как теленок. Красота всегда несет в себе агрессию. А Маша — на другом конце агрессии: сама скромность, покорность и чистота. И Феликс возле нее становился совсем другим. И было невозможно себе представить, что он может шуровать за ее спиной. Что ТОТ — гаремный, и этот — моногамный — один и тот же человек.
В тот вечер были приглашены гости. Феликс и Маша угощали меня не только едой, но и своими друзьями. Я их не запомнила. Только помню, что мы танцевали, топоча, как стадо, и смеялись без видимых причин. Было весело от вина, от молодости и от того, что все впереди. Здоровые организмы, как хорошие моторы, несли нас вперед без поломок.
К ночи гости разошлись. Маша послала Феликса прогулять собаку. Мы вышли втроем: Феликс, я и собака.
— Она тебя так любит, — сказала я со светлой завистью.
— Ну и что? — спокойно возразил Феликс. — С тобой хоть поругаться можно. А эта только любит — и все. Скучно.
Собака вырвалась и исчезла во тьме.
— Дуня! — кричал Феликс в темноту и метался. — Дуня! — Потом подошел ко мне, проговорил в панике: — Машка меня отравит…
Через полчаса Дуня откуда-то вынырнула. Феликс ухватил ее за ошейник, и мы вернулись в дом.
— Феликс боялся, что вы его отравите, — сообщила я Маше.
Маша подняла свои глаза-вишни и ответила безо всякой иронии:
— Нет, я бы его, конечно, не отравила. Но если бы Дуня пропала — это несчастье.
Я почему-то смутилась. Я поняла каким-то образом: то, что происходит вне их дома, надо оставлять за дверью, как грязную обувь. Не вносить в дом. Здесь — герметичное пространство, как в самолете. Или стерильная чистота, как в операционной.
Настал день моего отъезда.
Феликс и Маша пришли меня проводить. Феликс извинился, что не сможет поехать в аэропорт. У них с Машей назначен прием к врачу.
— А что случилось? — спросила я.
— Внематочная беременность, — легко объяснил Феликс.
— Как это? — поразилась я.
Маша смотрела перед собой в никуда. Вид у нее был потусторонний. Внематочная беременность — это почти гарантированное бесплодие плюс операция, боль и неизвестность.
— Районный врач определил, — сказал Феликс. — Но мы записались к хорошему специалисту.
— А когда он определил? — не поняла я.
— Вчера.
— О Господи… — выдохнула я.
Еще два дня назад мы танцевали, топотали. А на другой день жизнь Маши перевернулась на 180 градусов, в сторону ночи и черноты. Вот уж действительно: все под Богом ходим…
Феликс заносил мои вещи в такси, давал напутствия по сценарию. Особенно его волновал конец, потому что конец — делу венец. История к концу должна набирать обороты. Может быть, есть смысл убить главного героя, поскольку исторически его миссия как бы кончилась. В новом послеперестроечном времени ему нет места. А с другой стороны, американцы всегда избегают плохих концов. Должен быть свет в конце тоннеля. Хэппи энд. Зритель должен уйти с чувством надежды и справедливости.
Маша стояла чуть поодаль — такая грустная и одинокая. Поведение Феликса на фоне ее трагедии выглядело как предательство. Какой финал, какое кино, когда жизнь рушится. Придуманный герой его волновал больше, чем живая, страдающая Маша.
— Мы опаздываем… — тихо напомнила Маша.
— Ничего, успеем, — отмахнулся Феликс.
Они успели. Феликс оказался прав.
Более того, их жизнь снова повернулась на 180 градусов, лицом к солнцу и счастью. Беременность оказалась нормальной. И даже определялись сроки: шесть недель. Это значило, что через семь с половиной месяцев у них должен появиться ребенок. Первый. А через какое-то время — второй.
Какое счастье… Боже мой, какое счастье… Бог погрозил Маше пальцем, но не наказал. Бог добрый. И жизнь тоже — с хэппи эндом, как американское кино.
Маша и Феликс возвращались от врача с чувством надежды и справедливости. А главное — тишина в душе. Они шли тихим шагом, чтобы не расплескать тишину и глубокую удовлетворенность. По дороге купили молодую морковь и антоновку. Для витаминов. Теперь они ничего не делали просто так: все для ребенка. Маша была вместилищем главного сокровища. Иногда Феликсу казалось, что она рискует: поднимает тяжелую сумку или стирает, перегнувшись. Тогда он цепенел от ужаса и искренне жалел, что не может сам выносить своего ребенка.
* * *
Через семь с половиной месяцев родился здоровый мальчик. Назвали Валентин, в честь мамы, сокращенно Валик.
У мальчика были глаза-вишни и белые волосы. Он походил на пастушонка. В нем текла одна четверть еврейской крови. Феликс был далек от человеческой селекции. Люди — не фрукты, и он — не Мичурин. Но присутствие другой, контрастной крови — всегда хорошо. Феликс любил разглагольствовать на эту тему.
Маша отмахивалась, не слушала его измышления. Она очень уставала.
Тем временем Феликс закончил нашу с ним короткометражку. Ему дали снимать большое кино.
Жизнь, как корабль, — выходила в большие воды.
Феликсу в ту пору было тридцать пять лет. Маше — двадцать восемь. Впереди — долгая счастливая жизнь.
Прошлое Феликса опустилось в глубину его памяти. Но не забылось. Феликс знал, что никогда и ни при каких обстоятельствах он не бросит своего сына. Он не желал никому, а тем более сыну пережить то, что когда-то пережил сам: отсутствие мужчины в доме, постоянное ощущение своей неполноценности, нищету, комплексы бедности, боль за маму, ее зрелые страдания, женское унижение и то, как эта боль отдавалась в душе мальчика. В результате всего — низкая самооценка. Они с мамой — неполная семья, как кастрюля без крышки, как дверь без ручки. И для того чтобы поднять самооценку, Феликс барахтался, цеплялся, и в результате к тридцати пяти годам выплыл в большие воды. Его жизнь — как большой корабль, на котором играет музыка и слышен детский смех.
Все случилось через пять лет, когда Феликсу исполнилось сорок, а Маше — тридцать три. Грянул гром с ясного неба.
Этот гром назывался Нина. Редактор его последнего фильма.
Они постоянно разговаривали. Феликс не приставал к Нине — не до того. Были дела поважнее: сценарий. Нина считала, что сценарий не готов. Его надо выстраивать. Главное — это причинно-следственные связи. Что происходит на экране и ПОЧЕМУ?
Феликса тянуло на поиск новых форм, на авангард. А Нина считала, что все это мура и провинция. Должна быть чеховская простота. Сюжет: проститутка встречает офицера. Он переворачивает ее представления о жизни. А она сеет сомнения в его идеи и устои.
Почему он с ней пошел? Совершенно непонятно. Он не тот человек, который пойдет с проституткой. Значит — надо придумать. Сценарий — это фундамент и каркас. Если не сцеплено — все повалится.