Потом ритм вошел в нее и стал главнее, чем она сама. Лиля вскинула руки над головой во всю длину, как бы показывая все свое божье тело и одновременно извиняясь: ну простите, что я так хороша, уж так вышло. Она некоторое время вздрагивала на своих длинных ногах, потом перечеркнула в себе какую-то грань и пошла, гонимая вдохновением.
Если рассматривать танец как самовыражение, то танец Лили можно было прочитать так: я все беру у тебя, жизнь. Я все у тебя беру и все отдаю. Ничего не придерживаю. Я все прощаю и за все мщу. Я пойду по лежачим и сама согласна стать жертвой и услышать ботинок на своем лице…
— Ну, завелась, — сказал Славик обычным тоном, без восхищения и без раздражения. Видно, ему это божье тело и божье вдохновение успели десять раз надоесть.
— Она очень красивая, — сказала я.
— Да? — удивился Славик. — Там, где мы живем, другая эстетика.
— А где вы живете?
— В Муромской области. Село Карачарово.
— Действительно? — не поверила я.
— Ну, конечно, — Славик улыбнулся. Улыбка у него была какая-то неокончательная.
— А кем вы работаете?
— Врач, — сказал Славик. — А Лилька лаборантка.
Я был для нее большое начальство.
— А что делает лаборантка? — спросила я.
— Анализы.
— Какие?
— Кровь. Моча и прочее.
— Лиля имеет дело с мочой? — искренне удивилась я.
— На это надо смотреть как на материал, — сказал Славик.
Подошла Лиля, сопровождаемая Хмырем. Из нее били фонтанчики счастья, а уголки глаз и губ норовили взлететь с лица.
— Душно, — радостно пожаловалась Лиля.
— Ничего. Положительные эмоции — это тот же кислород. Они ускоряют окислительные процессы.
Я посмотрела на Александра и догадалась: все радости жизни и явления природы не существуют для него самостоятельно, сами по себе, а выполняют служебную роль и служат непосредственно ему, Александру.
Музыка — кайф. Еда — калории. Радость — положительные эмоции. И мне вдруг захотелось в палатку к Игорю Корнееву. Сидеть себе, возведя глаза к звездам, и гладить на коленях нежную малахитовую ящерицу.
Александр разлил водку по рюмкам.
— Отсюда ты начнешь завоевывать Москву, — объявил он Лиле.
— А зачем ее завоевывать? — спросил Славик.
— А что еще делать? — поинтересовался Александр.
— Мало ли дел?
— Ты рассуждаешь, как старик, — определила Лиля.
— Старики мудрее молодых, — сказал Славик.
— Старики старше молодых, — сказал Александр. — Я буду старым тогда, когда я буду старым. А сейчас мне тридцать лет, и я никогда не умру.
— Как это? — спросила я.
— Не захочу.
— Все равно умрешь.
— Нет. Я вызову все резервные силы организма и останусь.
Я с мистическим любопытством посмотрела на Александра.
— Выпьем! — напомнил Александр.
Все выпили прозрачную пронзительную водку и сосредоточились на еде.
— Когда Леонардо да Винчи нанимался на работу к какому-то вельможе, он ему написал: «Я умею строить самолеты и рисовать лучше всех», — поведал Александр.
— Тогда не было самолетов, — уточнил Славик.
— Все равно. Летательные аппараты. Не в этом суть. Леонардо трезво понимал свое место. И каждый человек должен трезво понимать свое место, и это не имеет отношения ни к скромности, ни к хвастовству.
Лиля слушала, впитывала в себя Александра синими тревожными глазами.
— Я пою лучше многих, но буду петь лучше всех. — С Леонардо Александр перешел на себя. — А если явится тот, кто будет петь лучше меня, я оставлю эстраду и стану делать что-то другое.
— Летательные аппараты, — сказала я.
— Да. Летательные аппараты. Я изобрету самолет, который не будет разбиваться. Он, правда, не сможет сесть, но и не упадет. И мне человечество поставит памятник.
— А зачем вам памятник? — спросил Славик.
— А вам не хочется?
— Памятник? Нет, не хочется. Я исповедываю маленькие радости каждого дня.
— Потому что тебе недоступно большее, — отозвалась Лиля.
— Может быть, — не обиделся Славик.
— Я однажды был за границей. Там ныряльщики деньги зарабатывали, ныряли со скалы в залив. Надо было не просто прыгнуть и лететь, а в полете обогнуть выступ. Понимаешь? — Он обернул ко мне оживленное лицо. — Не просто лететь вниз, а управлять телом, чтобы не ахнуться о выступ. Так что вы думаете? Я тоже залез и прыгнул. И обогнул. Меня, правда, в тот же день посадили в самолет и отправили обратно.
Я посмотрела на Александра и по его лицу поняла, что он сейчас там, на вершине скалы.
— А знаете, почему я прыгнул?
— Любопытство к своим возможностям, — сказала я.
— Потому что вокруг было много народу, — сказал Славик.
— Верно, — подтвердил Александр. — Я очень завишу от чужого мнения. Я мог бы даже умереть на народе. Пусть меня поставят на лобное место и отсекут голову, только чтобы была полная площадь народу.
Подошел официант и стал убирать со стола пустые тарелки. Александр задержался на нем глазами, и я догадалась: он не хотел, чтобы официант отходил. Ему хотелось, чтобы он остался и послушал. Мы были для него не только Лиля, Славик и я. Мы были — аудитория. И чем она шире, тем лучше.
Александра было так много, что ему хотелось поделиться собой с другими.
А я — никакая. Мне и делиться нечем. Я, правда, могу собрать изношенные вещи и поставить на них заплатки в форме листика или сердечка.
Лиля и Славик отправились танцевать. Славик и сидел и танцевал потому, что он попал под ситуацию.
Крыша — соучастие в предательстве. Славик оказался соучастником собственного предательства.
— А ты действительно можешь изобрести летательный аппарат? — спросила я.
— Могу, — просто ответил Александр. — Я все могу, за что ни возьмусь. Я даже штопаю лучше, чем Софка. У меня незаметно — где штопка, а где здоровая ткань.
— А почему ты такой?
— Потому что мне интересно жить.
Лиля и Славик вернулись посреди танца. Выяснилось, что Славик не взял у квартирной хозяйки ключи и теперь та не сможет лечь спать. Либо уже легла и ей придется вставать и отпирать двери.
Лиля молча глядела перед собой. В ее глазах остановилась затравленность.
Есть люди — кошки, а есть люди — собаки. Кошки привыкают к дому, собаки — к людям. Лиля была не кошка и не собака, какой-то другой зверек, неведомый мне.