Поезд тем временем подошел и остановился, и от вагона отделилась Марьяна, подруга детства, и пошла навстречу. Красивая, дорогая, благополучная женщина. И не изменилась с тех пор: те же тихие глаза, то же выражение доверия на лице. Она шла из прошлого, из тех времен, когда были молодыми, и «чушь прекрасную несли», и надеялись…
Сейчас иногда кажется, что не было ни детства, ни молодости, как не было, например, Древнего Египта. Уже XXI век на носу, компьютеры, роботы работают за людей, и даже египтяне — не те, что были в древности. Антропологи утверждают, что у них другая форма черепа. А пирамиды стоят, и никуда не денешься. Значит, БЫЛО. Было.
И Марьяна идет. Значит, было детство и мама.
Нина заплакала. Марьяна обняла подругу, почувствовала волнение и в этот момент порадовалась, что не пожалела и привезла дорогой подарок: полный набор хрустальных фужеров. Память на всю жизнь. Если не перебьют, конечно.
Медленно пошли по перрону.
— Кто жених? — спросила Марьяна.
— Грузчик.
— В каком смысле? — уточнила Марьяна.
— В прямом. Отгружает холодильники.
— Диссидент?
В семидесятые годы был такой вид социального протеста, когда интеллектуалы шли в сторожа и в лифтеры.
— Какие сейчас диссиденты? — мрачно спросила Нина. — Говори что хочешь. Просто грузчик, и все.
— Ты серьезно? — не поверила Марьяна.
— Серьезно, конечно.
— А где Катя его взяла?
— Домой пришел. По адресу явился. Мы холодильник на дачу перевозили. Он пришел с напарником. Стащили холодильник с пятого этажа. А потом он на руках снес Катю. Было весело. На другой день он явился к нам с цветами. Снова было весело. Довеселились.
— А он ничего? — спросила Марьяна.
— Много ест. Суп с хлебом с маслом. Компот с хлебом с маслом. Я каждый раз боюсь, что он все съест и примется за меня.
— А Катя его любит?
— Как можно любить человека, который не читает книг? И не пьет ни грамма. Все пьют, а он нет.
— Так хорошо.
— Подозрительно. Боится развязать. По-моему, он завязавший алкоголик.
— Но ведь это надо выяснить, — встревожилась Марьяна. — Иначе как от него детей рожать?
— Вот именно…
Под угрозой была не только дочь, но и внуки, и правнуки.
— Будь он проклят, этот холодильник, — сказала Нина.
— А как Миша?
— В милиции. Сталинист и антисемит. Но сейчас он считает: лучше бы Катя вышла за еврея.
— А евреи грузчиками бывают? — удивилась Марьяна.
— Нет. Они сейчас на бирже. Но уж лучше на бирже.
— Да… — задумчиво сказала Марьяна.
Шли какое-то время молча. Жизнь складывалась не так, как хочешь. Хочешь одно, а получаешь другое. Вот Колька вырастет, тоже женится на Тамариной дочке. Они уже сейчас каждый вечер мультики вместе смотрят. Тамарина дочка вся в маму. Обожает, когда про любовь. А Колька смущается, отворачивается. Дурак еще. Но она научит.
— А тебя носил кто-нибудь на руках? — спросила Марьяна.
— Нет, — растерялась Нина.
— И меня нет.
Вышли к стоянке такси. Цены подскочили в десять раз, поэтому машины стояли свободно.
Марьяна подумала вдруг, что двадцать пять лет проработала рабой и Аркадий воспринимал сие как должное. Не дарил цветов, не носил на руках. Зато он не был сталинист, грузчик и алкаш. Он принадлежал к тонкой благородной прослойке, именуемой «интеллигенция». При этом — к лучшей ее части. К подвижникам. Земским врачам, которые шли в народ и трудились в поте лица.
За это можно носить на руках.
— А ты как? — спохватилась Нина.
— Так собой… У нас есть знакомый грузин, который вместо «так себе» говорит «так собой», — пояснила Марьяна.
Марьяна не любила хвастаться своей жизнью, предпочитала прибедняться. Боялась спугнуть, сглазить.
У детей есть дразнилка: «Я на эроплане, ты в помойной яме».
Так и Марьяна. Она на «эроплане», при любви, при деньгах, при смысле жизни. А почти все вокруг в яме проблем. Хорошие люди, а в яме. Марьяне просто повезло. С высоты аэроплана она видела кое-где редкие семьи на такой же высоте. Но это так редко, как гениальность.
Катя стояла посреди комнаты в свадебном платье, сшитом из тюлевой занавески. Соседка-портниха укрепляла ветку искусственных ландышей на плече. Ландыши — не Париж, да и платье из занавески, но все вместе: молодость, цветение человека, ожидание счастья, высокая шея, тонкая талия… — все это было так прекрасно, что Марьяна обомлела.
Обомлел и Костик, первый гость, Катин школьный товарищ. Он пришел с самого утра и ошивался без дела. Путался под ногами.
Костик смотрел с ошарашенным видом. Для него Катя была соседка по парте, каждодневная девочка, пальцы в заусеницах. И вдруг он увидел белую мечту.
— Какой же я был дурак, — сказал себе Костик.
Он был приглашен на свадьбу свидетелем, а мог и женихом. Это открытие ударило его, как дверью по лицу. Было больно и неожиданно.
Нина и Марьяна, едва раздевшись, отправились на кухню и стали украшать тарелки с салатом и холодцом. Из зеленого лука, моркови, крутых яиц и маринованных помидоров Марьяна выстраивала на тарелках целые сюжеты с зелеными лужайками, зайчиками и мухоморами.
— Да бросьте, тетя Маша, сейчас придут и все порушат. Все равно в желудке все перемешается, — говорила Катя.
— Прежде чем порушат, будет красиво, — возражала Марьяна.
— Это позиция! — Катя цапнула с торта орешек.
— Не хватай! — одернула Нина. — Терпеть не могу, когда хватают. И учти, я в загс не пойду. Много чести!
— Не ходи, — легко согласилась Катя. — Мы быстренько: туда-сюда.
— Видала? — Нина обернулась к Марьяне. — Туда и сюда… Как тебе нравится?
— А что ты хочешь? — беззлобно удивилась Катя. — Тебе так не нравится и так не нравится…
Она цапнула еще один орешек и удалилась, облизывая палец.
Нина без сил опустилась на табуретку.
— Разве я о такой мечтала свадьбе? — грустно сказала она.
— А знаешь, этот Костик… Он посожалел.
— И что с того? — удивилась Нина.
— Ничего. Так.
Распахнулась дверь, вбежал жених в куртке. Он был усатый и волосатый, как певец из вокального ансамбля.
— Машина пришла! — запыхавшись, объявил жених. Он подхватил Катю на руки и помчался с ней к дверям.
— Пальто! — душераздирающе крикнула Нина.
— А, да… — спохватился жених.