Он был почти доволен.
Почти — если бы не одна постоянно беспокоящая его мысль.
Он пытался изгнать ее из головы, но она продолжала отравлять его настроение, портя игру.
Потому что сейчас, в этом красивом представлении, появилась странная нотка.
Раньше такого ощущения не возникало. В ИГРУ играл только Юлиан.
Но теперь — о, он был готов поклясться в этом! — теперь тут незримо присутствовал кто-то еще, невидимый, странный. И сейчас — победил ли Юлиан Ариадну?
«Все покажет завтрашний день, — успокоил себя Юлиан. — Если победил я, значит, завтра Ариадна вернется в облике Мириам. Хранительницы Уробороса».
Но что бы он ни думал, беда-то была в том, что он вдруг очень остро осознал, что начал проигрывать.
Потому что Ариадна не вернется.
— Никогда не вернется. Она ушла, твоя Ариадна… И знаешь к кому?
Он закрыл уши. Слушать этот насмешливый голос он не мог. Но голос продолжал, пытаясь прорваться:
— А она ушла к Богу… Как дети!
— Ложь, — пробормотал Юлиан. — Ложь!
Но тот голосок все еще смеялся, тонко, издевательски. Тот голосок, который разговаривал с ним всю жизнь, теперь предавал его, издевался над ним!
Оставлял Юлиана совсем одного?
— А Распятый оста-авил тебя с носом, Юлиан!
Впрочем, нет. Черт с ней, с Ариадной… Душка — вот истинная драгоценность.
Душка, Душка, маленькая девочка, ставка в Игре.
— Что ж, неплохой обмен? Душка — на Ариадну?
Улыбка снова раздвинула его губы. Он сделает Душку своей ученицей. В девочке очень много внутренней силы — кто сможет противостоять ей?
— А если она поступит с тобой так же, как ты со своим Учителем? Если она убьет тебя, когда поймет, что хочет управлять Шаром и Служителями сама?
Голос теперь стал злым, как будто это Учитель говорил с ним.
— Что тогда, Юлиан?
Он не хотел об этом думать, но ответил темноте неба с лицемерной улыбкой, уверенный, что сумеет справиться с маленькой девчонкой:
— Такова участь Учителей… Я должен буду принять смерть из ее рук!
* * *
Желание увидеть Игоря было огромным. И хотя Душка пыталась убедить себя в том, что это не так, она понимала — очень даже ТАК.
«Он предатель, — говорила она сама себе. — Вспомни».
И опять в голове рождались воспоминания — Игорь обнимает Ариадну. Его голова склоняется все ниже, зарываясь в белокурой магии распущенных волос.
«Ты что, ревнуешь? ТЫ влюблена в него?»
Душка попыталась резко возразить, что не в этом дело, просто…
Влюблена. Наверное, в конце концов, может быть.
Первая маленькая любовь маленькой девочки.
Не такой уж и маленькой — маленькие девочки не переносят такие БОЛЬШИЕ страдания.
К тому же дело не только в этом. Дело в Ариадне…
Для Душки Ариадна навсегда останется воплощением зла. Несущийся джип, который сумел раздавить всю Душкину жизнь!
Она сжала кулачки и прислушалась к самой себе. «Он не предатель, — печально сказала та Душка, которая пока еще была внутри. — Он совсем не предатель, а ты глупая девчонка. Скажи себе честно — что он заставляет тебя возвращаться. Ты хочешь стать ледяной — а он отогревает тебя, как замерзшую птицу. На твоем месте я бы пошла к нему — в конце концов, хотя бы затем, чтобы сказать ему…»
— Чтобы он убирался из моего дома! — выкрикнула девочка.
— Нет, — спокойно произнес голосок второй Душки. — Для того чтобы пригласить его на свой день рождения.
Девочка встала и подошла к окну. Теперь стало еще труднее решить — идти туда или нет.
— Как ты думаешь, Бадхетт? — обратилась она к медвежонку за советом.
«Наверное, нам стоит туда сходить», — ответил ей добродушный взгляд пуговок-глаз.
— Ну, пошли, — вздохнула Душка, взяв медвежонка. — Только если там опять будет этот, проклятый джип, я вернусь и больше уже никогда не пойду к нему.
* * *
Поднявшись на чердак, Игорь почувствовал, как начинает першить в горле, — казалось, что вся пыль, долго оседавшая на вещах, спрятанных тут, теперь пыталась проникнуть в него, отравить, заразить своей бессмысленностью.
Он даже не мог бы ответить, что тут ищет. Почему-то вспомнились рассказы о таинственных чердаках, на которых в детских страшилках всегда находили важные вещи.
Этот город напоминал ему те страшилки. Совершенно закономерно, что и ответ находится на чердаке, решил он.
Теперь он явно собирался заблудиться среди брошенных детских игрушек и стопок книг, пропитавшихся грязью и влагой.
Он совершал обход со всей тщательностью следопыта, старателя, пытающегося найти песчинку золота в комке грязи.
— И какого черта ты сюда забрался? — спрашивал он себя, перебирая книги и тетради. — Чтобы посмотреть, какие задачи решали третьеклассники в семьдесят первом году?
Он отшвырнул тетрадь в угол и уселся на соседнюю стопку — еще более озадаченный, чем раньше.
Ничего не было.
Снова подняв тетрадь, он вздрогнул.
«Магия Уробороса», — было написано с обратной стороны.
«Интересные задачки, — усмехнулся он. — Чья это тетрадь?»
На обложке было написано, что тетрадь принадлежит некоему Юрию. «Или — в последующем развитии Юлиану?»
Он открыл ее. Детский округлый почерк. Сначала все написанное — тщательно собранные выдержки — показалось Игорю сущей бессмыслицей, словно парень просто развлекался, готовясь вырасти со временем в какого-нибудь Дина Кунца.
«Рационалистическая аргументация действует до тех пор, пока люди хотя бы до известной степени свободны от эмоций. Стоит «температуре аффектов» подняться выше критического уровня, возможность эффективного применения разума уменьшается, и на его место выходят лозунги и химерические фантазии».
«Умный был мальчик, — усмехнулся Игорь. — Запросто цитировал Юнга. Остается только поразмышлять, почему из всего Юнга Юлиан выдернул именно ЭТО место?»
Он перевернул страничку.
Изображение Змея. И надпись: «Цепь Мириам».
Игорь почувствовал отвращение. Он знал, что это такое. Так называлось общество, члены которого именовали себя «связью существ, являющихся одним и тем же». По сути, они использовали для этого кровь. «Двое или несколько человек смешивают свою кровь в одном сосуде, а потом пьют из него».
Он почувствовал, как холодок пополз по спине. Мальчик, писавший все это, не нравился ему. Не то чтобы совсем уж был он мерзок, но вот интересы у него странные. Плюс ко всему по почерку это был очень старательный ребенок, отличник по сути своей. И успехов он должен был достичь необыкновенных.