— Тебе понравились мои собачки? — красное пятно улыбнулось мне, и в ноздри ударил запах остатков несвежей пищи.
— И-извините, я обознался, — я попятился, но бомжиха оказалась настырной.
— Ты такой красивенький. Как мои лучшие собачки.
Это комплимент такой?
— Ладно, не буду вас задерживать, — я развернулся и быстро пошел прочь от этой вони.
— Недолго осталось, мой милый.
Я остановился. Мне это послышалось?
— Что вы сказали?
— Поиграй с моими собачками, мальчик.
— Вы сказали: «Недолго осталось, мой милый». Что вы имели в виду?
— Тебе нравятся мои собачки?
— Что вы имели в виду, сказав, что недолго мне осталось?
— Они не любят чужих, а ты им понравился. Дай на водку.
— Ну хорошо, поговорили, и хватит, — я решил, что передо мной очередная сумасшедшая, только уже с киевской пропиской (вернее, вовсе без прописки). — Всего хорошего.
— Уйдешь — умрешь. Угости женщину водкой.
Я остановился как вкопанный.
Подавив в себе желание послать эту тетку на хрен, я спросил:
— Чего вы от меня хочете?
— Не «хочете», а «хотите». Так будет правильно, мальчик мой.
Я просто обалдел. Дожился, бомжиха меня учит азам русского языка!
— Так значит, водки хотите?
Мы сидели на скамейке какого-то внутреннего дворика. Я купил бутылку водки, полкило докторской колбасы, батон и сладкую воду. Рядом со мной сидела бомжиха Тамара (как она мне представилась) и еще восемь собак. Редкие прохожие могли наблюдать просто ошеломляющую картину: молодой человек в костюме, белой рубашке, при галстуке в компании спившейся женщины и целой своры собак на скамейке во дворике пьет водку из пластикового стаканчика. Поначалу меня радовало только одно — отсутствие контактных линз не позволяло наблюдать изумленные взгляды прохожих. А после очередной стопки водки меня вдруг потянуло на откровенность.
— Вы знаете, Тамара, все началось в автобусе. Я ехал в сраном автобусе в этот сраный город, и он остановился.
— Город?
— Да автобус остановился. Какому-то придурку стало плохо, вот автобус и стал. Ну, мало ли, стал и стал. На то они и автобусы, чтобы останавливаться… — меня развезло по полной. Я чувствовал в себе потребность высказаться, но нес какую-то тупую ахинею. — А потом я и говорю: «Извините, я ошибся номером». Понимаешь, Тамара? Ну могут же люди номерами ошибаться?
— А собачки мои хороши.
— Да к черту собачек. Я ведь недорассказал. Приехал я в общагу…
— Они беду чуют. Видишь, как молчат.
— Тамара, мы будем сейчас о собаках говорить?
— Головки поджали и лапками глазки закрывают. Беда рядом, вот и чуют.
Я плюнул под ноги и разлил очередную порцию водки, которая, к слову, уже заканчивалась.
Поняв, что мой рассказ Тамаре до одного места, я сменил тему:
— А откуда вы теорией русской словесности владеете, Тамара?
— Водочки побольше наливай. А дочурка моя, царство ей небесное, учительницей была. А я при ней.
— Что значит «при ней»?
— При ней, мой мальчик. Эк тебя собачки мои сторонятся, ты посмотри только. Верно, беду чуют.
— Да сдались вам эти собаки!
Хотя я даже без контактных линз стал замечать, что собаки действительно стали вести себя как-то странно. До этого они сидели вокруг нас, теперь же сбились в плотную стаю и низко наклонили головы. Некоторые стали тихо поскуливать.
— Беда вокруг тебя и в тебя попасть желает. Мало тебе осталось. Сегодня, может, спасешься.
Собаки стали подвывать еще громче.
— От чего спасусь?
— Налей еще водочки. Ситцем обмотайся вокруг ног. Ножки стоят на мертвой землице, а ты сберегай себя круглым ситцем. И не впустишь зло внутрь.
Мне труднее стало понимать Тамару.
— Каким ситцем, вокруг каких ног?
— Ниточками ситцевыми али платочками вокруг себя обматывай, когда на землице мертвой стоишь или с людьми плохими говоришь. Не войдут так в тебя.
Собаки стали трусливо лаять в сторону арки.
— Водочку оставь Тамаре, а сам уходи. Собачки неладное почуяли.
Но меня не надо было уговаривать. Я похлеще дворового пса почувствовал, что приближается что-то зловещее.
— Пока, Тамара! Спасибо за совет!
Я побежал в глубь дворика, в противоположном от арки направлении. Краем глаза я уловил, что Тамара отставила свой стаканчик в сторону и принялась допивать водку прямо из горла.
— Ситцем вокруг себя! Ты понравился собачкам! — пьяным голосом прокричала на весь двор бомжиха мне вслед.
Я забежал за стену дома и тут же услышал дикий визг собак и крики Тамары: «Пошло вон отсюда!» Я не стал дожидаться развязки, перебежал дорогу и, проскочив два внутренних дворика, выбежал на параллельную улицу, которую тут же узнал. Она вела прямо к метро «Контрактовая площадь».
Через сорок минут я сидел с контактными линзами в аптеке. Мир вокруг стал как-то грязнее и злее. Было уже начало двенадцатого. Нужно было спешить на Замковую гору. Я посмотрел на настенные часы в аптеке, и у меня перехватило дыхание — часы показывали 23.17.
— У вас на часах двадцать три семнадцать, — обратился я к молоденькой продавщице.
— Не может быть. Ах да, странно. Наверное, этой ночью остановились.
— А сколько сейчас времени?
— Одиннадцать двадцать три. Ровно, — улыбнулась мне продавщица.
— Хорошее время, — я тоже улыбнулся ей в ответ кислой улыбкой. — Не подскажете, где можно купить ситцевый платок?
НА ЗАМКОВОЙ ГОРЕ
17 апреля. Понедельник
Наверное, у каждого есть свои любимые места. Особенно это касается жителей больших городов, где нет возможности уединиться и хотя бы иногда не видеть серых и вечно озабоченных физиономий своих сограждан. У меня тоже есть такое место — Замковая гора. Она находится практически в самом центре города и не застроена до сих пор лишь потому, что на ней расположено старое заброшенное кладбище. Здесь я два года подряд праздновал свой день рождения, не одна девушка побывала со мной в кустах на этой горе, а уж случаев, когда я сидел здесь с бутылкой пива над обрывом и мечтал о лучшей жизни, просто не сосчитать.
Теперь я поднимался по старой кирпичной лестнице на гору в направлении заброшенного и обгаженного малолетними сатанистами склепа. На гору был и второй путь — относительно новая лестница специально для туристов, но я хотел подойти к склепу именно с другой, более глухой стороны горы. Вокруг меня нарастала пока еще лысая чащоба деревьев, между которыми периодически проглядывали неровно стоящие металлические кресты. Слева вверху я увидел черный силуэт склепа, рядом с ним никого не было. Я стал двигаться еще тише, моя спина сама по себе согнулась, со стороны я скорее напоминал потерявшегося партизана, чем человека, идущего на встречу. Само месторасположение склепа, в лесу, а это как раз середина горы, мне нравилась меньше всего. И даже не потому, что именно здесь собирался весь сброд (хотя, из-за этого тоже), а потому, что здесь я действительно начинал ощущать, что нахожусь на кладбище. Последнее захоронение (по крайней мере, судя по надписи, что я видел на одном из крестов) датировалось осенью 1942 года, то есть временем фашистской оккупации. (Кстати, хоронили здесь, как ни странно, именно состоятельных евреев.) А потому сама гора скорее напоминала тихий лес, чем кладбище. Но только не место вокруг склепа. Именно здесь было наибольшее количество крестов, и, что самое странное, я всегда отмечал, что здесь совсем не слышно птиц. Как и сейчас.